— Вот как! — обрадовался адвокат. — В таком случае можно попытаться отделаться штрафом.

— А как насчет королевского адвоката?

— Он не станет выступать. Предоставьте защиту мне: полагаю, я это сделаю не хуже другого, а расходы снизятся.

— Мы согласны. И знайте, за нас многие.

— А мне ничего не остается, как поднять вокруг процесса шум, — заявил Мелоун. — Я верю в здравый смысл англичан. Среди них бывают и тугодумы, и просто недалекие люди, но основа у них крепкая. Если им открыть глаза, они не потерпят несправедливости.

— Что ж, попробуйте сделать слепых зрячими, — скептически отозвался адвокат. — Я, со своей стороны, тоже обещаю сделать все возможное. Поживем — увидим.

И вот наступило то роковое утро, когда Линден оказался на скамье подсудимых, лицом к лицу с аккуратно и даже несколько щеголевато одетым мужчиной средних лет, мощные челюсти которого заставляли тут же подумать о несчастных зверьках, угодивших в мышеловку. Это был полицейский судья Мелроуз. Его приговоры в отношении гадалок и прочих предсказателей отличались особой суровостью, хотя во время перерывов он с особым интересом просматривал их спортивные прогнозы: судья обожал скачки, и на ипподроме уже примелькался его желтовато-коричневый пиджак и щегольская шляпа. По тому, как угрюмо посмотрел он на лежащие перед ним бумаги, а затем на обвиняемого, было ясно: судья не в духе. Миссис Линден сидела в непосредственной близости от мужа, стараясь, улучив момент, погладить его по руке. Зал был переполнен: сюда пришли многие клиенты медиума, чтобы выразить ему сочувствие.

— Есть ли защитник у обвиняемого? — спросил мистер Мелроуз. — Да, ваша честь, — ответил Саммервей Джонс. — Могу я до начала заседания сделать одно заявление?

— Если считаете нужным, мистер Джонс.

— Я убедительно прошу вас вынести одно постановление до рассмотрения дела. Мой клиент — не бродяга, а уважаемый член общества, имеющий свой дом и исправно платящий налоги и сборы. Его обвиняют по четвертому пункту Закона о бродяжничестве от 1824 года, который так и называется: Закон о наказании праздношатающихся лиц, нарушителей общественного покоя, мошенников и бродяг. Из текста видно, что закон направлен против расплодившихся тогда в великом множестве цыган и прочего сброда, не подчинявшихся общепринятым нормам поведения. Прошу Вашу честь принять постановление о том, что мой клиент не относится к категории лиц, подлежащих наказанию по этому пункту.

Судья покачал головой:

— Боюсь, мистер Джонс, что судебная практика значительно расширила толкование этого Закона. А теперь попрошу судебного поверенного, выступающего от лица комиссара полиции, представить суду доказательства преступления обвиняемого.

Плотный человек с бакенбардами неуклюже вскочил со своего места и хрипло выкрикнул:

— Приглашается Генриетта Дрессер!

Пожилая чиновница выросла на свидетельском месте мгновенно, как из-под земли — рвения к службе ей было не занимать. В руках она держала раскрытую записную книжку.

— Вы служите в полиции?

— Да, сэр.

— Как мне известно, вы следили за домом обвиняемого еще за сутки до вашего визита?

— Да, сэр.

— Сколько людей вошло в дом?

— Четырнадцать, сэр.

— Ага, четырнадцать. И с каждого обвиняемый берет, если не ошибаюсь, гинею?

— Да.

— Семь фунтов в день! Неплохо, если учесть, что многие честные труженики довольствуются пятью шиллингами.