|
Однажды на Элли снизошло просветление, она поняла, что попала в свою бесконечную колею. Каждый день ее маршрут пролегал по одним и тем же улицам, и так продолжалось уже несколько дней, если не несколько недель. Раньше Элли считала, что у нее иммунитет против рутины, но она ошиблась. Девочка почувствовала, что с этой грозной силой бороться практически невозможно, что рутина неизбежна и мятежный дух Элли чуть было не смирился с этим. Она хотела уже было махнуть рукой и вернуться к своему бесконечному пути по знакомым улицам. Сделать так было легче, чем продолжать бороться. Элли почувствовала, что привыкает. Лишь мысли о Лифе и Нике, сидящих в бочках, вырвали ее из цепких щупалец рутины. Если бы она позволила оцепенению, исподволь овладевающему ее мыслями, взять верх, она бы никогда не смогла освободить друзей.
Первый шаг, как всегда, дался ей труднее всего. На Двадцать первой улице она заставила себя свернуть налево, а не направо, как обычно, и на девочку тут же обрушился приступ паники. Элли хотелось повернуть назад и продолжить привычный маршрут, но она заставила себя этого не делать. Элли сделала шаг вперед, потом еще один, еще и еще. Вскоре паника прошла, превратившись в ужас, который, в свою очередь, утих и стал обыкновенным страхом. Пройдя квартал, Элли почувствовала, что страх улетучивается, сменяясь боязнью — такой, которую испытывает любой человек, которому приходится столкнуться с неизведанным. Старательно избегая улиц, по которым пролегал ее обычный маршрут, Элли заставляла себя идти туда, где она еще не бывала. В Нью-Йорке почти на каждой улице было много народу, но на некоторых людей было все же меньше, чем на других. По ним-то Элли и предпочитала брести, когда находилась в плену рутины, — ей было тяжело видеть, как толпы людей проходят прямо сквозь ее тело, словно ее нет на свете. Теперь же она силой заставляла себя ходить исключительно по людным улицам. Однажды, пробираясь по центру во время ланча, когда улицы заполнили толпы бизнесменов и клерков, Элли обнаружила нечто такое, что Мэри еще не успела описать ни в одной из своих многочисленных книг. На улицах было много народу. Они были не просто людными, они были забитыми битком. Небоскребы деловой части Манхэттена извергали из себя тысячи людей, спешащих на ланч. Конечно же они все шли прямо сквозь Элли, словно ее не существовало вовсе. Это было ужасно неприятно. Когда сквозь Элли проходил человек, это было даже хуже, чем автобус, автомобиль или еще какой-нибудь неодушевленный предмет. Дело в том, что Элли каким-то непонятным образом ощущала скользящую сквозь нее органическую ткань, из которого состоит тело человека. В тот момент, когда Элли и прохожий оказывались в одном и том же месте, она чувствовала, как по венам проходящего сквозь нее человека течет кровь, как стучит его сердце и даже как сокращается его кишечник, переваривая то, что он съел на завтрак. Ощущение было тошнотворным, если не сказать больше. Еще более странным было то, что в момент, когда сквозь Элли проходила тесная компания оживленно беседующих бизнесменов, девушка на какое-то время теряла ориентацию в пространстве. Ее мысли становились отрывистыми и странными — как бывает, когда человек уже наполовину спит. — …акции падают… нам нужен подъем… никто не подозревает… а, да, Гаваи… Когда компания бизнесменов удалялась, все приходило в норму, и на Элли обрушивался обычный дневной шум города. Элли решила, что слышит отрывки их бесед и на время забыла об этом, как вдруг через девушку прошла толпа туристов, направляющаяся в театральный район. — …слишком дорого… ноги болят… чем это пахнет… карманники… На этот раз Элли была уверена в том, что это не разговоры, так как почти все туристы шли молча. Впрочем, не все: некоторые были заняты беседой, но говорили при этом по-французски. Элли этого языка не знала, и до нее наконец дошел смысл происходящего. |
