|
Свет от крохотного огонька освещавшей комнату свечи словно иглами пронзил мозг. Она застонала и закрыла глаза. Напрягая все силы, попыталась подняться на четвереньки, но вскоре рухнула на пол, перевернувшись на спину. В окаймленном рамой окна небе в безумном водовороте мелькали звезды. Вдруг они остановились, и теперь уже сама Сайла сорвалась и закружилась в безбрежном пространстве ночи. Утратив всякую опору, парализованная страхом, она летела, увлекаемая свивавшимися в кольца потоками света. Она молчала, смирившись со своей беспомощностью. Затем все закончилось. Она остановилась. Звезды вернулись на место. Мир заполнила тишина — настороженная и пугающая. Где-то в самом верху грозно маячила темнота, в густой глубине которой терялись даже звезды. Послышался голос: — Ну вот и пришел твой конец, дура несчастная. Будь ты хоть тысячу раз права, тебе не разрушить мою Церковь. Щурясь от разрывавшего глаза света, Сайла попыталась вытереть слезы. Но руки ей не подчинялись. Ее охватила апатия. Ну и ладно. Ей все равно. Она купается в безмятежном тепле. Спокойствие. Она уже переживала когда-то это чувство. За столом. Когда пила чай со Жнеей. Сейчас она потеряла связь со всем на свете. Одна. Борись. Тебе ведь больно, тебя тошнит. Это твои настоящие чувства. Нет. Все хорошо. Я беспомощна. Эта мысль словно эхо отдавалась вокруг. Неважно. Все беспомощны. Закусив губы, Сайла попыталась сосредоточиться. С удивлением она ощутила соленый вкус крови. Сознание несколько прояснилось. Жнея. Сайла села и тяжело привалилась к стене. Холодное равнодушие камня лишало последних сил. Неясная ускользавшая мысль требовала жаловаться, протестовать. Но на что жаловаться? И кому? Здесь только Жнея, а Жнея — это власть. Все хорошо. Она вновь теряла контроль над собой. Борись! Что-то завладело ее сознанием, темное и злобное, поднявшееся из самых глубин. Все хорошо. Схватив за волосы, Жнея приподняла ее голову. Звук пощечины отдаленно напоминал треск сломанной ветки. Медленной неудержимой волной вернулась боль, она накатывала и отступала, принося с собой беспорядочно переплетенные обрывки мыслей и ощущений. Сайла знала, что надо кричать. Но на это не хватало сил. Опершись о пол руками, она попыталась сфокусировать внимание на лице Одил, маячившем совсем рядом за пеленой боли. — Ну вот, уже лучше, — сказала старая женщина. — У тебя не должно быть ни воли, ни сил, чтобы сесть. И глаза в порядке: ни страха, ни узнавания. Моя дорогая Сайла, если б ты знала, как противно смотреть в такие глаза. Сайла перевела взгляд на золотой серп, висящий на груди Жнеи. Многочисленные перекрещивающиеся бороздки на его поверхности мириадами зеркальных граней отражали мерцание свечи. Невыносимое, ослеплявшее зрелище для воспаленных глаз. Но Жнея приказывала смотреть. Смотреть. Следуя приказу Жнеи, веки Сайлы отяжелели. Захотелось спать. Нет, спать нельзя. Бежать. Бежать от этих давящих команд, произносимых спокойным голосом, от разрушающего волю сияния серпа. Лицо Жнеи вдруг снова оказалось прямо перед ней. Сайла уловила в прозвучавших словах нотки восхищения. — Ты очень сильная. Сопротивляешься и моим снадобьям, и этой маленькой игрушке. Но все уже кончено. Теперь твой мозг — пустой сосуд, который я могу заполнять, чем пожелаю. Говорят, это не такое уж неприятное состояние. Я тебе почти завидую. Сайла попыталась выдавить из своего горла хоть какой-нибудь звук, чтобы Жнея почувствовала всю ее ярость, всю решимость вернуть контроль над собой. Руки ее сжимались и разжимались, ногти царапали каменный пол. Жнея отступила на полшага. — Невероятно. Ты видишь? Слышишь? Я никогда… Она оборвала фразу, на лице вновь появилась решимость. — Встань. Встань, Сайла! Серп расплывался перед глазами, мерцал, манил. |
