Я и прежде довольно часто слышал о странной секте, к которой он принадлежал и которая у нашего народа пользовалась большим почетом. Теперь же я мог удовлетворить свое любопытство.

-- Что за польза тебе от этого, Каин? -- произнес странник, обратившись ко мне спустя некоторое время. -- Ты утолил свою жажду убийства, ты насытился кровью своего брата!

-- Разве орел не хищник, -- быстро возразил я, -- разве он не убивает меньших и слабейших своих собратьев, не доброе ли дело я совершил убив его?

-- Да, он убийца, -- вздохнул старик, -- он проливает кровь: как все живущие, но разве нам тоже непременно следует ее проливать? Я этого не делаю: но ты -- да-да! -- ты тоже из рода Каина, я тебя узнаю, на тебе есть печать(2).

-- А ты, -- проговорил я смущенно, -- кто же тогда ты?

-- Я странник.

-- Кто это?

-- Тот, кто бежит от жизни!

-- Странно!

-- Странно, но правда, -- пробормотал старец, осторожно положил на землю мертвого орла и сочувственно посмотрел на меня. Глаза его вдруг наполнились нежностью.

-- Ступай себе, -- продолжил он дрожащим голосом, -- но отрекись от завета Каина, познай истину, научись от всего отказываться, научись презирать жизнь и любить смерть.

-- Как же следовать мне за истиной, если я не знаю ее. Научи меня.

-- Я не святой, -- возразил он в ответ. -- Как же я могу научить тебя истине? Однако я хочу поведать тебе то, что знаю.

Он отошел на несколько шагов к гниющему стволу дерева, лежащему на лесной прогалине, и опустился на него. Я уселся невдалеке от старца на поросший мхом камень; он обеими руками подпер почтенную голову и устремил свой взгляд перед собой. Я сложил руки на коленях и приготовился слушать.

-- Я тоже сын Каина, -- начал он, -- внук вкусивших от древа жизни и должен искупить это и странствовать -- странствовать до тех пор, пока не освобожусь от жизни. Я тоже жил, безрассудно радовался своему существованию и окружал себя забавной мишурой... я тоже! Я называл своим все, что человек, с его никогда не утолимой страстью, может схватить, и, в сущности, испытал все, что этому сопутствует. Я любил всем сердцем, но был высмеян и растоптан. Мне поклонялись, когда я кощунственно играл чувствами других, чужим счастьем, поклонялись как Богу! Душа, которая, как мне казалось, сроднилась с моей, и тело, оберегаемое моей любовью, словно товар, были проданы на мерзком торжище. Свою венчанную жену, мать моих детей, я увидел в объятиях чужого человека. Я бывал рабом и владыкой женщины и, подобно царю Соломону, любил многих. Я вырос в достатке и не имел никакого понятия о людской бедности и нужде. Однако в одну ночь исчезло все имущество нашего дома. Когда мне пришлось хоронить своего отца, у меня едва набралось денег на гроб. Долгие годы я вынужден был бороться за существование, я узнал нужду и горе, голод и бессонные ночи, страх и болезнь. Со своими братьями я бился за имущество и прибыль, обманывал и сам и был обманут, разбойничал и сам подвергался грабежу, лишал других жизни и сам был на волосок от смерти -- все ради дьявольской наживы. Державу, гражданином которой был, и народ, на языке которого говорил, я пылко любил. Я имел звание и занимал должность, принимал воинскую присягу своей страны, с яростным воодушевлением отправлялся на войну и ненавидел, преследовал и убивал других только потому, что они говорили на чужом языке. И за свою любовь я заслужил только позор, а за свое воодушевление -насмешки и презрение.

Я умел, подобно детям Каина, жить за счет других, потом своих братьев, которых низвел до положения батраков, и чужой кровью без колебания оплачивал свои наслаждения и развлечения. Однако мне и самому не единожды довелось таскать ярмо, отведать плетей. Я трудился и неустанно стремился к выгоде, работал без отдыха с раннего утра до позднего вечера. И в тревожных ночных снах продолжал подводить счета. В счастье и несчастье, в нужде и достатке я постоянно боялся только одного -- смерти.