Этта поджала губы. Определенно Айронвуд. И, судя по всему, определенно работающий с Тернами.

– Я тебе не…

В ответ юноша захлопнул дверь и обернулся к Этте с довольной ухмылкой.

– Такая серьезная банда – чуть что, сразу заводятся, – прошептал он, подмигивая. – Ух, мы с вами теперь и позабавимся!

Этта ответила ему мрачным взглядом. Вряд ли.

Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату просунулась рука со стаканом мутной жидкости. Едва юноша взял его, дверь с треском захлопнулась. На этот раз Этта расслышала щелчок закрываемого снаружи замка.

– Ты что, зачерпнул воды из ванны, в которой мылся? – закричал молодой человек через дверь.

– Тебе бы еще повезло!

Он еще продолжал бормотать себе под нос, когда пересек комнату и вручил стакан Этте. Вода была коричневатой от гнили, с какой-то подозрительной взвесью.

Увидев ее лицо, юноша поспешил объяснить:

– Извините, положение с водой после землетрясения пока аховое – можете себе представить. Но от нее никто не заболел, – чуть позже, когда она уже пригубила жижу, он добавил: – Пока.

У воды действительно был странный привкус – отчасти металла, отчасти грязи, – но Этта выпила ее в два глотка. Руки все еще дрожали от чудовищного напряжения.

– Где я? – требовательно спросила она. – Когда?

– В Сан-Франциско. Двенадцатого октября 1906 года. Вы были в отключке несколько дней.

Эттины ноги, казалось, погрузились в ковер еще глубже под весом обрушившихся на нее слов. Тринадцать дней. Она потеряла тринадцать дней! Николас мог быть где угодно. София могла быть где угодно. А астролябия…

– Мы мельком познакомились посреди пустыни в Техасе, когда вас только выплюнул проход. Вы, вероятно, помните?

– Рассчитываете на «спасибо»? – ощетинилась Этта.

– А разве не заслужил? Вам чертовски повезло, что нас выбросило через один и тот же проход. Я спас вас и от ближайшего стража, и от койотов, круживших неподалеку. Честно говоря, мне нравится думать, что кабы не я, старшой сейчас опускал бы в могилу ваши изорванные в клочья останки.

Его слова, по крайней мере, подтвердили ее подозрения: во временной шкале что-то изменилось, осиротив всех путешественников, рожденных после определенной даты. Закрыв глаза, Этта глубоко вдохнула через нос, чтобы успокоиться.

– Что изменилось?

– А что изме… А, вы про шкалу времени? Судя по вечеринке, на которую меня «забыли» позвать, шкала изменилась именно так, как они надеялись. Недоумки, заправляющие здешним притоном, что-то говорили насчет России, которая проиграла, но выиграла. Пьяный бред. Почему мы по-прежнему среди живописных руин разрушенного землетрясением Сан-Франциско, остается только гадать. Поживите с этими людьми подольше, и, уверяю вас: вам покажут все самые грязные места любого столетия.

– Вы даже не спросили их, что ли? – гнула свою линию Этта, нисколько не впечатленная. – Какой год?

Он ответил чуть укоризненно:

– Я же сказал, 1906.

Этта проглотила рвавшееся наружу раздражение.

– Да нет, я спрашиваю: какой год был в Техасе?

– Не вполне уверен, что мне стоит говорить…

Этта кинулась на него, едва сдерживая слова, кипевшие на языке. Она не даст ему скрыть от нее последний общий год – единственный способ проследить ее путь до Дамаска и Пальмиры.

– Ой, нет…! – он вскочил и попятился от нее. – У вас точно такой взгляд, какой был перед тем, как вы ударили меня по носу.