|
Весь организм мобилизуется, шестое чувство включается, удача со мной. Потому что знаю: ЧУЖОЙ это мир. Нечисти принадлежит. В метро такого нет. Скучно. – Думаешь, в метро нет нечисти? – прищурился старик. – Да брось! Чего тут? Крысы и только. Если и встречаешь нечисть, то в человеческом обличье. – А черные? – Казимир многозначительно посмотрел на своего молодого друга. – Ой, – Сергей поморщился и махнул рукой, – перестань, а? Неужто ты тоже веришь в эти байки? – Да как сказать… Поначалу, конечно, скептически относился, но недавно с Хантером виделся. Он аккурат после твоего ухода на поверхность заявился. Привет тебе, кстати, передавал. – Ну, спасибо. И что Хантер? – А то. Говорит, что угроза это реальная и нешуточная. Он как раз на ВДНХ отправился, разобраться в деталях. Сергей тихо засмеялся: – А знаешь, Казимирыч, что я тебе скажу? Твои черные – это просто политика и экономика. – В каком смысле? – Да в прямом. Ты слышал, что ВДНХ ведет тайные переговоры с Алексеевской и Рижской? Хочет их прибрать под свою власть, понимаешь? А тут – угроза жутких черных. Чем не повод? – Что же это за тайные переговоры, если ты о них знаешь, находясь на другом краю мира? – усмехнулся Казимир. – Ну, знаешь ли. Подземелье слухами полнится. Вот попомни мои слова, создадут они альянс, а рулить ВДНХ будет. А пока – цену себе набивают и товарам своим. Вот, дескать, дорогие вы наши жители метро. Мы тут – первый и последний рубеж обороны от черной напасти! Мы вас защищаем. А вдобавок – успеваем обеспечить нашим непревзойденным чаем. Посему не подкинете ли вы за наш чай побольше патронов, чтобы мы могли успешно сдерживать натиск мутантов, а вы спали бы спокойно, попивая на ночь наш чай? – Резонно, – кивнул Казимир. – Вот и я говорю… Погоди. Говоришь, в Нагатинскую рейд? А чего вдруг? С чем это связано? – Вот послушай. Минувшей ночью к внешнему посту ребенок пришел. Маленький совсем, годика четыре. Заплаканный весь и не разговаривает. Но в одежке, хоть и неказистой. Лохмотья, да и только. – Ребенок. С Нагатинской, – пробормотал Сергей, задумавшись. – Погоди, но ведь Кубрик как раз в том районе детский плач слышал. Нет тут, случайно, связи? – Вот и я думаю. Ведь никто не знает, что там за дела с Кубриком, только ты. А ты, как вернулся, сразу спать завалился. – Может, тот малыш знает, что с Сеней? – Маломальский уставился на старика. – Может, и знает. Но он вроде глухонемой. – И где он сейчас? – Да Вера, санитарка наша, к себе его забрала. Ну, в карантинных целях, это правильно. Но и по-людски понять бабу можно. Ее дочку годовалую, помнишь, крысы загрыз ли. А тут чадо ничейное… Но это еще не все. – Да? А что еще? – Через несколько часов к тому же посту вышел человек. Взрослый. Странный такой. В одежде, наверное, размеров на пять больше, чем надо. Пришел на свет из тоннеля и минут сорок стоял неподвижно. Стоит, молчит. К свету вроде привыкал. Наши за ним наблюдали. Потом все же подошел к ним, начал рассказывать что-то бессвязное. Улыбается, как юродивый, бормочет. – И где он сейчас? – Да по станции околачивается. Его, конечно, допросили, но как стало ясно, что он не в себе и ничего сказать толком не может, так и отпустили. – Что, вот так просто околачивается? – повысил голос Сергей. – А если он чумной? – Да нет, – махнул рукой Казимир, – он не больной, осмотрели. Просто как дите малое – бродит, рассматривает все, как будто в первый раз увидел, и улыбается. |
