– Никогда не забывай, – напомнил Камчак, – что мы с тобой держали землю и траву.

    – Никогда не забуду, – пообещал я.

    – И пока память у тебя не ослабнет, – заметил Гарольд, – помни, что мы вместе удостоены шрама храбрости.

    – Это воспоминание навсегда останется со мной, – заверил я молодого тачака.

    – Твое прибытие и твой отъезд будут считаться двумя самыми важными моментами этих двух лет, – сказал Камчак.

    Я посмотрел на него, не совсем понимая смысла его слов.

    – Да, – усмехнувшись, подтвердил Гарольд. – Эти два года будут называться: «Год, в который Тэрл Кэбот пришел к народам фургонов» и «Год, когда Тэрл Кэбот командовал тачакской тысячей».

    Я даже испугался – а вдруг действительно Хранители Календаря навсегда запомнят два последних года именно под этими названиями.

    – Но в течение этих лет были и события несравненно большей важности, – возразил я. – Взятие Тарии и избрание Единого Убара народов фургонов!

    – Мы предпочтем дать им имя, напоминающее о Тэрле Кэботе, – сказал Камчак.

    От волнения я не нашелся что сказать.

    – Если тебе когда-нибудь понадобится помощь тачаков, Тэрл Кэбот, или кассаров, или катайев, или паравачей, только дай знать и мы прискачем. Мы прискачем, даже если понадобимся тебе в любом из городов Земли.

    – Вам известно о Земле? – удивился я.

    Мне вспомнилось, с каким интересом, воспринятым мною как недоверие, Камчак и Катайтачак в свое время – казалось, это было так давно! – расспрашивали Элизабет о её мире.

    Лицо Камчака осветилось улыбкой.

    – Нам, тачакам, известно многое, – сказал он. Гораздо больше того, чем кажется на первый взгляд.

    Удачи тебе, Тэрл Кэбот – командир тачакской тысячи и достойный воин города Ко-ро-ба!

    Я поднял правую руку в традиционном горианском приветствии, натянул поводья высоты, и громадная птица взмахнула мощными крыльями, отрываясь от земли и быстро оставляя внизу провожающих, растянувшиеся на многие пасанги тачакские фургоны, зажатый крутыми склонами овраг и далекие стены Тарии.

    Элизабет Кардуэл тихо плакала, а я крепко прижимал её к себе, защищая от тугой струи бьющего в лицо ветра, с неудовольствием замечая, что его порывы выжимают слезы и из моих глаз.