— Перед судом каноников вы якобы употребляли оскорбительные выражения по адресу Миклоша Хорвата, которого мы представляем.

— Я сказал лишь то, что хотел.

— Намерены ли вы объясниться или взять назад сказанное вами?

Дёри улыбнулся, поднес ко рту гусиную ножку и вонзил в нее зубы.

— Видите ли, господа, жареного гуся я могу проглотить, но сказанное мною однажды — нет.

Баркоцн кивнул головой.

— Такая точка зрения возможна, но тогда, как это и прилив чествует во взаимоотношениях между дворянами, мы просим у вас удовлетворения и предлагаем выбрать вид оружия.

— Неужели? — удивился барон, разражаясь циничным смехом. — А я думал, что мы запустим друг в друга флягами из-под "Розовой наливки", и тот, кто промахнется, лишится репутации честного человека. Впрочем, я не возражаю. Вот только закушу немного и пришлю к вам, господа, двух своих секундантов.

К вечеру прибыли секунданты Дёри: кавалерийский капитан Адам Борхи, из полка Эстерхази, и некий граф Михай Тиге — прилизанный ловелас, постоянно замешанный в какой-нибудь модной истории. Последнее время он увивался вокруг Марии Дёри, сопровождал ее во время прогулок, посылал цветы, а по вечерам захаживал побалагурить к "Трем быкам", чем приобрел немалую известность среди других кавалеров города Эгер.

После непродолжительного спора, можно ли считать слово "авантюрист" настолько оскорбительным, чтобы из-за него драться, секунданты пришли к соглашению, что дуэль на пистолетах состоится завтра в пять часов утра, в рощице Сёл-лёшке.

Во дворце Бутлера ничего не знали об этом. На следующее утро, едва граф Янош протер глаза, со скрипом распахнулись тяжелые ворота, под сводами которых висели кожаные бурдюки, боевые секиры, пики и булавы, да все таких размеров, что современный человек не смог бы их и поднять.

Бутлер всегда неохотно просыпался по утрам, ибо неодолимая сила сознания железной рукой хватала его и выталкивала из рая, где он только что виделся с Пирошкой.

Сегодня скрип ворот быстро смешал видения его сна и разрушил тот радужный мост из золотого тумана и волшебных теней, который встает обычно на короткие мгновения между сном и явью.

Древние люди верили, что человеческая душа каждую ночь уходит бесцельно бродить, а наутро снова возвращается — это пробуждение; иногда она так далеко уходит в своих ночных скитаниях, что не может вернуться, — это смерть. Как ясно и просто смотрели тогда на смерть!

— Жига, ты слышишь? Кто-то приехал. Во двор вкатил экипаж.

Бутлер спал в одной комнате с Жигой. Еще в бытность свою студентами юридического факультета в Патаке они привыкли быть вместе и по ночам. Иногда они целую ночь напролет вели беседы в темноте, так как госпожа Фаи отпускала им свечи в ограниченном количестве, дабы их глаза не испортились от постоянного света.

Жига громко зевнул и прислушался к шуму, доносившемуся со двора.

— Может быть, приехал кто-нибудь из Эрдётелека. (Эрдё-телек был резиденцией хевешских владений Бутлера.)

— Нет, скорее кто-нибудь из родственников, — предположил Жига, — прямо сюда заехал! Из управляющих никто не посмел бы явиться в такую рань. Может быть, это тетушка Анна, супруга Фаи?

— Что-то сердце заныло, Жига, ой, как заныло… Какое-то дурное предчувствие…

Со двора доносились чьи-то незнакомые голоса. Окна спальни были открыты, но спущенные жалюзи заглушали звуки, мешая разобрать, о чем идет речь. Однако суматоха все усиливалась, из разноголосого шума выделялись взволнованные восклицания, шарканье ног; казалось, поднялся весь дом и каждый его камень пришел в движение.

Бутлер звонил уже дважды, но никто не приходил.