За долгим, неторопливым завтраком разговорились о главном – о войне. Петра интересовали события на юге, в Оранжевой республике, интересовал Христиан Девет, о котором среди буров говорили восхищенно.

– Я его полюбил всей душой, – сказал Ян. – Умен, храбр, прост. Но, видишь ли, если говорить по чести, ему легче, чем Бота. Бота обложен со всех сторон, на него напирают, он вынужден только обороняться. А Девет – вольная птица, недаром зовут его неуловимым. Сегодня ударит здесь, завтра – там. Простор для маневра широчайший. Перед моим отъездом поговаривали о глубоком рейде в Капскую колонию. Только это будет ближе к лету – сейчас, сам понимаешь, туго с кормами для лошадей.

– Туго, туго, – покивал Петр, думая о другом; он встал и прошелся по комнате. – Так воевать нам дальше нельзя: прихлопнут, как в мышеловке, и раздавят.

– Ты скажи об этом не мне – своему главнокомандующему.

– Да, я буду с ним об этом говорить, – сказал Петр жестко.

 

ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

 

 

1

 

Бота отложил томик Клаузевица и длинными холеными пальцами – большим и указательным – сильно потер закрытые уставшие глаза. В последнее время свои свободные часы он нередко отдавал чтению книг по военному искусству. Но чем больше читал он их, тем больше укреплялся во мнении, что книги эти ему не помогут.

С самого начала войны бродили у Бота мысли о необходимости создания регулярной армии. Потом он понял, что это утопия. Народ, насчитывающий всего четыреста тысяч человек, не в состоянии содержать сильную армию. Он может лишь превратиться в нее сам: только ополчение, которое себя и снаряжает, и кормит, и одевает, под силу ему. Конечно, и при той военной организации, что сложилась у буров, не только возможны, но и требуемы усовершенствования. Однако указания на них надо искать не в книгах: сочинения военных специалистов вовсе не предусматривали «туземных» способов ведения войны.

Взять даже простейшую, поверхностную терминологию – название частей и соединений. Ее у буров просто не было. «Коммандо», по существу, означало даже не число – всегда разное – бойцов, а их принадлежность к одному округу, так же как и расплывчатое, неопределенное понятие «фельдкорнетство». Соединения более высокого порядка, подчинявшиеся генералам, вообще не имели названий. Да что названия! Они и форм то определенных не имели и менялись по воле случая, завися от обстоятельств и личных качеств командиров.

Бота пытался, например, оперировать иногда таким термином, как «дивизия», но сам же первый понимал, насколько шатко и эфемерно это понятие в сложившихся условиях. Прежде всего это было соединение, так сказать, неведомого рода войск – и не конное, и не пехотное, а в то же время то и другое. Далее, вооружение его никогда не было постоянным, и количество артиллерийских орудий и их калибр, и число пулеметов и гранатометов могли колебаться в амплитуде весьма изрядной. И, наконец, самым разным могло быть в «дивизии» число людей. А все сочинения господ военных, все наставления и уставы опирались на точно расчисленные, кем то когда то выверенные цифры… Нет, сочинения сии были ему бесполезны.

Командующий потянулся – сладко хрустнули суставы – и вышел из за стола.

– Генрих! – негромко позвал он ординарца.

Из соседней комнаты выглянул средних лет молодцеватый бур.

– Забери все это, – махнул Бота на стопу книг, – и чтоб больше они мне на глаза не попадались.

– Можно и на растопку? – озорно стрельнул в генерала плутовскими глазами ординарец.

– Хоть и на растопку.