Какое несчастье, воскликнул погонщик. Да нет, плотник-тележник-каретник со своими помощниками уже ставит новую, часа не пройдет, как будем готовы продолжить движение. А где взяли-то. Что где взяли. Новую ось. Ты много знаешь о слонах, а не можешь додуматься, что никто не тронется в путь, не прихватив с собой запасных частей. А их высочества не пострадали в дорожном происшествии. Не пострадали, хотя перепугались порядком, когда карета завалилась набок. И где же они теперь. Пересели в другую карету, вон там, впереди. Скоро стемнеет. Когда столько снега, дорогу видно, никто не заблудится, ответствовал кирасирский сержант — именно он был собеседником фрица. И оказался прав, потому что в ту же минуту подъехал воз, груженный фуражом, и подъехал как нельзя более вовремя, ибо слон, после того как взволок четырехтонную свою тушу по кручам, должен был восстановить силы. В мгновение ока фриц развязал два мешка, и, глазом моргнуть не успеешь, сулейман уже с жадностью поглощал их содержимое. Вскоре появились кирасиры, двигавшиеся в хвосте колонны, и с ними — последняя карета, влекомая насквозь промерзшими, заморенными от тяжких многомильных усилий лошадьми, счастливыми, впрочем, что присоединились к главным силам. По здравом размышлении следует увидеть в происшествии с эрцгерцогской каретой истинный перст божий. Как гласит народная — ее сколько ни хвали, все будет мало — мудрость, в очередной раз подтвержденная наглядно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда ось наконец заменили, когда опробовали и убедились, что все сделано на совесть, чета эрцгерцогов вернулась в уют своего экипажа, а перестроившийся караван снова тронулся в путь, после того как все члены его, как военные, так и нет, получили совершенно недвусмысленный приказ защищать физическую его плотность, а верней сказать — сплоченность, любой ценой, то есть не сметь разбредаться, как давеча, когда только особенной милостью фортуны обошлось без самых пагубных последствий. Была уже глубокая ночь, когда караван вошел в больцано.
Назавтра спали далеко заполдень, августейшая чета — у местного нотабля, прочие рассеялись по небольшому городку кто куда, кавалерийских лошадей развели по свободным стойлам на конюшни, людей определили на постой в частных домах, поскольку ночевка на свежем воздухе сейчас малопривлекательна, чтобы не сказать — невозможна, даже если бы нашлись у солдат силы разгрести снег. Самым трудоемким делом оказалось отыскать прибежище для сулеймана. Но после долгих поисков нашли наконец ему крышу над головой — и не более того, поскольку этот сарай с отсутствующими боковыми стенами сулил не больше защиты, чем ночевка à la belle étoile, выражение, коим французы поэтично обозначают наше в чистом поле, а оно здесь и впрямь чистое, укрытое белейшими альпийскими снегами, вполне заслуживающими сравнения с погребальным покровом на смертном ложе. Там же, под навесом, оставлено было не менее трех мешков корму для удовлетворения как немедленных, так и последующих аппетитов сулеймана, которому слабость пожрать ночью свойственна не менее, чем любому из нас. Что же до погонщика, то ему при распределении мест для ночлега выпало счастье насладиться мягкосердечием соломенного тюфяка, брошенного на пол, и не менее благодетельным одеялом, чьи согревающие способности он умножил, укрывшись им поверх плаща, хоть и до сих пор еще влажного. В доме у приютившего его семейства стояли три кровати, одна для отца с матерью, другая — для трех детей мужеского пола в возрасте от девяти до четырнадцати лет, а на третьей спали семидесятилетняя бабушка и две служанки. Договорились, что платы с него не возьмут, но зато он должен будет рассказать какие-нибудь истории о слонах, и погонщик согласился с дорогой душой, начав со своей pièce de résistence, то есть с рождения ганеши, и окончив повестью о недавнем и совершенно, по его мнению, беспримерно-героическом переходе через альпы. Тогда-то с кровати, откуда до сих пор слышалось лишь посапыванье жены, раздался голос мужа, сказавшего, что в этих же местах, согласно древнейшим историям и порожденным ими легендам, проходил некогда, перевалив сперва через Пиренеи, знаменитый карфагенский генерал Ганнибал с полчищами своих людей и африканских слонов, которые доставили столько неприятностей римским воинам, хотя, по новооткрывшимся обстоятельствам, это были слоны, собственно говоря, не африканские, с огромными ушами и ужас наводящей корпулентностью, но так называемые лесные, размерами не намного превосходившие лошадей. |