Но в этот теплый прованский вечер Колин не испытывал жалости к Селии. Пока он наслаждался экзотическими прелестями, гибкого тела исполнительницы канкана, у него для таких эмоций не было времени. Головка его пениса продолжала совершать набеги на потайные уголки прямой кишки Мартины, и Колин впервые с тех пор, как скрывался от закона, почувствовал признательность к своему кузену. Хотя ничто не могло сравниться со знойным отверстием ягодиц Селии, незаконно обретенные удовольствия оказались весьма приятными, особенно после того, как пальцы и язык его возлюбленной совсем недавно весьма основательно трудились перед публикой. Колин мог поклясться, что пробовал слюну Селии, когда впервые проник языком в пикантный мандарин Мартины. В это мгновение он больше всего надеялся, что Селия случайно зайдет в комнату во время напряженного действа и застанет их врасплох. Очи Селии широко раскрылись бы, увидев, как длинный язык Колина значительно углубился в любвеобильное заднее отверстие танцовщицы, слезы наполнили бы ее ярко-синие глаза, когда она вспомнила бы, как он очень хотел сотворить с ней то же самое. Действительно, если бы самка, задний проход которой сейчас принимал пенис Колина, не приглушила свои стоны, он дождался бы желаемого, ибо постель Селии находилась как раз по ту сторону стены, о которую ноги француженки выстукивали безошибочный ритм. «Селия, конечно же, слышит сочную музыку нашего анального слияния», — мстительно думал Колин. Не забыл ли он закрыть дверь на задвижку после того, как вошел?

Мартина с восторгом сосала свой набухший клитор, соки из ее щели струились на хорошо запертый анус и еще больше увлажняли его для вторгающегося стержня. Радуясь приему, Колин увеличил скорость толчков и обнаружил, что не может отвести взгляда от выбритых складок губ с горевшим между ними ярким пламенем, в котором за сосущими губами Мартины можно было узреть лишь часть корня. Тихо проклиная свою ветреную возлюбленную, Колин с присущим ученому рвением сосредоточился на влагалище партнерши, ибо при каждом вторжении его инструмента оно раскрывалось, предлагая взору наблюдателя часть женского интерьера, отличавшегося таким же богатством оттенков, что и язычок плоти, над которым трудился рот танцовщицы. После столь энергичного массажа женская прелесть Мартины стала еще розовей.

Неудивительно, что, наконец разрядившись в приподнятой исполнительницей канкана заднице, он направил свой язык к ее клитору, который еще больше увлажнился после оргазмов. Те следовали у нее один за другим, ко второму присоединился Колин, извергая свое удовольствие в заднюю магистраль до тех пор, пока Мартина не стала умолять его остановиться. В этот вечер она уж точно не сможет проглотить ни капли хардвикского семени!

Колин пережил по-настоящему опьяняющие наслаждения. Но, вспомнив, как прежде купался языком в медоносных сферах своей возлюбленной, он вздрогнул от злобы. Получая запретное удовольствие, Колин сравнивал медовые сладости Мартины, которые сейчас предлагались ему на пробу, и медовые сладости Селии, постигнутые им во всех подробностях и ставшие источником наслаждения. На вкус Селия напоминала ему весенний дождик, тогда как ведущая танцовщица — неистовую бурю. Тем не менее Колин с честью выдержал этот бурный ливень, встретив его еще более яростным извержением, поднявшим брызги на выпяченных полушариях танцовщицы. Он никогда не думал, что его пенис за один вечер способен извергнуть такое обилие пены. Неужели младший из Хардвиков тоже почувствовал вкус мести?

После того как Колин насытился вволю — соки Мартины продолжали изливаться при каждом движении его языка, — ему потребовалась вся сила воли, чтобы не броситься в соседнюю комнату. Он хотел вывести ее обитательницу из послеоргастического сна, в который ее погрузили утехи с женщиной, используемой им в качестве бальзама для утоления страданий. Колин мечтал, чтобы Селия почувствовала запах флюидов другой женщины на его теле, отведала их с его губ и языка.