Военно-политическая ситуация на Мурмане была в то время непростая. Помимо своих внутренних революционных проблем, Кетлинскому приходилось сулить своеобразным буфером перед новой властью (которая во многом для него самого была непонятна) и союзниками, прежде всего перед англичанами, чья эскадра стояла на рейде Мурманска.

Заметим, что вечный оппонент Кетлинского, вице-адмирал Колчак к этому времени, уже бросил вверенный ему Черноморский флот, побывал в Англии, США и Японии, принял английское подданство и направлялся служить англичанам на Месопотамский фронт.

Следственная комиссия, о которой говорилось в телеграмме Дыбенко, приехать на Север все не торопилась. О ней вообще никто ничего не знал, причем даже о том, кто, собственно, в эту комиссию входит. Время же на месте не стояло. Началась массовая демобилизация матросов старших возрастов, призванных на флот в предвоенные 1910—1913 годы, а ведь именно эта категория старослужащих составляла основу «партии непримиримых», жаждавших мщения за тулонские события. С одной стороны такое положение было выгодно Кетлинскому, так как через один-два месяца на корабле почти не осталось бы активных участников и свидетелей «тулонского дела». Однако именно в этом крылась и смертельная опасность. Дело в том, что «непримиримые», уже в силу своей декларируемой революционности не могли себе позволить, чтобы последнее слово в принципиальном для них деле осталось не за ними. Если вначале они ждали приезда комиссии, то поняв потом, что могут ее и не дождаться, начали терять терпение.

А уже через несколько дней в Мурманск отправилась уже очередная следственная комиссия, назначенная по настоянию балтийских аскольдовцев Дыбенко. Впрочем, прибыв в Мурманск, следственная комиссия Дыбенко, почти сразу же убыла обратно. Дело в том, что 28 января в Мурманске произошло событие, сделавшее приезд следователей уже совершенно ненужным. Именно в это время наступила трагичная и в какой-то степени даже прогнозируемая развязка.

В.Л. Бжезинский пишет в своих воспоминаниях: «Старые аскольдовцы разъезжались по домам, ряды «непримиримых» редели. «У кого теперь искать справедливости? — говорили они. — Ждать некогда!» Все законные пути исчерпаны, остался террор, который был по душе таким лицам, как Карпов (один из наиболее анархиствующих матросов «Аскольда». — В.Ш.), и другим, разделявшим с ним эсеровские приемы. К такому выводу приводит логика. Этот путь отбора дает некоторое основание угадать фамилию мстителя, но ведь, в конце концов, не все ли равно, был ли это Иванов или Карпов? Не знаю, скрывал ли Самохин правду, но он говорил мне, что не знает, кто стрелял в Кетлинского, и даже не может высказать предположение. В этом разговоре участвовали и другие старые аскольдовцы, которые, как говорят, ломали себе головы, кто же этот мог быть? Самохина удивляло отсутствие последовательности. Аскольдовцы долго добивались суда. Дыбенко назначил следственную комиссию и, вот, накануне ее приезда — самосуд».

Глава пятнадцатая.

УБИЙСТВО ФЛАГМАНА

Буквально спустя два дня после своего возвращения из Петрограда, 28 января 1918 года контр-адмирал Кетлинский был тяжело ранен недалеко от своего дома выстрелами в спину из револьвера и после тяжелых мучений скончался на руках своей жены и близкого друга, инженера Станислава Соколовского.

Историк П.В. Федоров пишет: «28 января 1918 года в 3 часа дня К.Ф. Кетлинский шел из Военно-морской базы (видимо, все же из штаба Мурманского укрепленного района. — В.Ш.) в правление Центромура. В этот момент двое неизвестных, одетых в матросскую форму, произвели несколько выстрелов в него, одним из которых он был ранен в спину навылет.