– Видишь такое в первый раз? – спросил Усерхет. – Страшно?

    – Нет, красиво, – отозвался Семен и, помолчав, добавил: – Жаль лошадей!

    Страха он в самом деле не испытывал. То, что мчалось к нему, было живым и уязвимым, не спрятанным под броней, вооруженным не пушками и ракетами, а остриями из бронзы. На миг перед ним промелькнула картинка прошлого: танковый полигон, снег и холод, терзающие землю гусеницы, рокочущие громады машин, под которые нужно лечь и с замирающим сердцем ждать, пока стальное чудовище не прокатится над тобой, обдавая запахом гари и солярки… Тяжкое испытание! В этот момент ощущаешь себя песчинкой под асфальтовым катком, мышью в лапе дракона…

    Мог ли он рассказать об этом Усерхету? Объяснить, что колесницы для него – игрушки, ибо в грядущих веках их сменят железные твари, чья пасть извергает огонь, а шкура неуязвима для стрел и копий?.. Но вряд ли кто-нибудь в Черной Земле поверит в такие чудеса… разве что друг Инени…

    Громыхающие повозки надвигались; он уже различал лица колесничих и дротики в их руках. Двести локтей, сто, пятьдесят… Когда осталось двадцать, Усерхет вскинул вверх свой боевой топор, и два огромных дерева по обе стороны дороги рухнули на лошадиные спины. Дальнейшее происходило как во сне: резкие слова команды, слитное и звонкое щелканье тетив, плечи лучников, которые разом то напрягались, то расслаблялись, и свист таранивших воздух стрел. Они взмывали в небо хищной стаей и, замерев на мгновение, падали вниз – туда, где за баррикадой из стволов, ветвей и листьев, что-то ворочалось, стонало и вопило на разные голоса. Зеленый полог был плотным, и Семен видел лишь головы четырех лошадей, умерших почти мгновенно с переломленными хребтами – кровавую пену на их губах, выкаченные глаза, оскаленные в агонии зубы.

    – Дурак Хуфтор, – послышался голос Усерхета. Затем он подал команду лучникам: – Вперед! Добейте их кинжалами! Рук не рубить, это вам не шаси [32] !

    Вслед за военачальником, подпираемый сзади телохранителями, Семен обогнул поваленные деревья. Дорога за ними на протяжении двухсот локтей была завалена телами мертвых и умирающих, а также колесами и обломками колесниц, среди которых бились и пронзительно ржали лошади. В этом хаосе уже мелькали фигуры стрелков, вышедших слева и справа из леса; кто останавливался на обочине и натягивал лук, выискивая цели, кто лез с кинжалом в самую гущу, колоть и добивать. Вид был печальный, а кроме того, имелось в нем что-то несообразное – что именно, Семен сообразил не сразу.

    – Нет мира в Датском королевстве… – пробормотал он на русском, и Усерхет, то ли не разобрав, то ли услышав что-то свое, откликнулся:

    – Вот и я говорю: дурак Хуфтор!

    Но странность зрелища уже была ясна Семену. Вместе с осознанием явился страх – он побледнел, схватил руку Усерхета, стиснул.

    – Не такой уж и дурак, клянусь пеленами Осириса! Ну-ка, труби отбой! Собирай воинов, и – к дворцу!

    – Зачем?

    – Затем, что здесь пятьдесят колесниц, и нет ни Хуфтора, ни Хоремджета! Где они? И где их люди? Еще пятьсот солдат! Сообразил?

    – Но в колесницах ко дворцу не подобраться… – начал Усерхет и вдруг стукнул кулаком о нагрудник: – Чтоб мне попасть в красные лапы Сетха! Нас провели! Ложная атака! Здесь! Полсотни колесниц! А остальных он повел в пешем строю!

    – Вот именно, – подтвердил Семен.