– Двести сорок три, – тут же откликнулся Семен и, глядя в изумленное лицо Инени, повторил каждую цифру: – Сон, туа, хемет [10] .

    Брови жреца приподнялись.

    – Даже премудрый Тот не смог бы сосчитать быстрее… Ну, попробуем еще раз! Слушай: некий семер решил наградить своих слуг, разделив меж ними овечье стадо в семь сотен и еще четырнадцать голов. Двум слугам он даровал по три доли, пяти – по две доли, и еще пяти – по одной. Сколько овец получит каждый из слуг?

    – Семьсот четырнадцать поделить на двадцать один… – пробормотал Семен. – Будет… э-э… тридцать четыре. Это одна доля. Ну, а две и три – шестьдесят восемь и сто две овечки. Щедрый этот семер!

    Инени судорожно сглотнул, глаза его закатились, и казалось, что он вот-вот грохнется в обморок.

    – Это… это н-не… н-невозможно, клянусь устами Маат! Чтобы решить такую задачу, нужны паа… паа-ппирус, п-палочка для письма, а главное – врр… время! Много времени [11] !

    – Мир движется вперед, – скромно заметил Семен. – Похоже, у тебя пересохло в горле? Не хочешь глотнуть водички? Или предпочитаешь вино?

    Среди лежавших у костра наметилось движение, кто-то из них приподнялся, откинул плащ. Так и есть, Пуэмра! – отметил Семен. И физиономия не слишком заспанная… Подслушивал, что ли?

    – Почтенный наставник желает пить? Принести красного из Каэнкема?

    – Спи! Спи, юноша, не то проведешь завтрашний день на скамье гребцов! – Инени резко махнул рукой и повернулся к Семену. – Скажи, друг мой, ты одарен особым талантом в обращении с числами? Или у вас это может каждый?

    – Каждый. Примерно лет с двенадцати.

    Это добило жреца. В возбуждении он приподнялся, схватил Семена за плечо и, едва шевеля губами, прошептал:

    – Значит, вы не люди… Хоть век ваш не отличается от нашего, вы все-таки боги, да простит меня Амон! Теперь я понимаю, как ты выдержал транс ичи-ка и не сошел с ума… Твой разум, в сравнении с нашим, подобен факелу средь тлеющих углей!

    Частицу истины тут можно усмотреть, решил Семен. Извилин у него имелось ровно столько же, сколько у Инени, но мозг человека двадцатого столетия был лучше тренирован и, вероятно, более восприимчив к запоминанию. Три с половиной тысячи лет отшлифовали его разум, но боги здесь были ни при чем – заслуга принадлежала множеству людей, известных и безымянных гениев, придумавших то и это, пятое и десятое. И набралось того и этого немало, подумал он, качая головой.

    – Нет, мой друг, мы вовсе не боги. Я обращаюсь с числами быстрей, чем ты, ибо меня научили несложным правилам, и десять лет, пока я учился в школе, я пересчитывал кошек, мышек, коров и овец. Поверь, это совсем просто!

    Глаза Инени блеснули жадным интересом.

    – Расскажешь, как?

    – Расскажу, однако… – Семен помолчал, соображая, как бы получше сформулировать мысль, – однако и ты поведай мне кое о чем. Мой брат пустился в далекое странствие по воле казначея Нехси, терпел жару и холод, повстречал разбойников и чуть не погиб… Но над тобой ведь Нехси не начальник? А там, на корабле, два дорожных сундука, твой и Сенмутов… Почему?

    Жрец смутился. Кажется, вопрос о цели плавания застал его врасплох, что показалось Семену странным. Разве постыдно любопытство, жажда увидеть чужие края, узнать, какие земли лежат за нильскими порогами? Конечно нет! К тому же Инени сам признавался, что любопытен.