Факелы, подумал он; два или три, и горят в павильоне. В том самом, с колоннами в виде пучков папируса… Интересно, зачем? Может, наместник проголодался и подъедает остатки недавнего пиршества? Или ударился в запой? Сидит, бедолага, и горькую пьет… Хотя какая тут горькая – ни коньяка, ни водки! Тут, чтоб напиться, бочки не хватит! Впрочем, Пауах, бравый солдат, все-таки исхитрился…

    Мысли текли сами собой, а ноги, будто отдельные части тела, никак не связанные с головой, несли его к мостику и дальше, в глубокий мрак среди древесных стволов, куда, изгибаясь и виляя, уходила дорожка. Семен ступал бесшумно, втягивая носом воздух и всматриваясь в темноту; вскоре к аромату цветов добавился запах гари, а слабый розоватый ореол распался на три мерцающие точки – там, в павильоне, и правда горели факелы, прикрепленные к столбам-колоннам. Он замер, остановившись в кустах, на самой границе освещенного пространства, в шагах десяти от беседки.

    В ней, расположившись на тростниковых циновках и коврах, сидели трое: друг Инени в своем обычном белом одеянии, владыка Южных Врат в домашнем – то есть в полотняной юбке, без парика и ожерелий, но при браслетах, и третий компаньон – старик с хмурой морщинистой рожей, в коричневой тунике, перехваченной ремнями. Плечи его и лысый череп украшали шрамы, левый глаз горел дьявольским огнем, правый – видимо, вытекший – был плотно зажмурен, и на одной руке, как показалось Семену, недоставало пальцев; словом, выглядел этот тип бывалым рубакой, из тех, что за царя и отечество не пожалеют ни жизни, ни крови – особенно чужой. Семен принялся его разглядывать, но тут позади что-то зашуршало, послышалось чье-то шумное дыхание, чья-то лапа опустилась на плечо, а другая потянулась к горлу.

    Его реакция была мгновенной: не оборачиваясь, он присел и, захватив шею нападавшего, швырнул тяжелую тушу через голову. Но враг оказался не один – в кустах все еще ворочалось и шебуршилось, и Семен наугад двинул ногой, однако попал не по живому, а по колючей толстой ветке. Скрипнув зубами от боли, он попытался отступить, но тут из зарослей вынеслось нечто темное и смутное, ударило его в живот словно футбольный мяч, и, падая, он ощутил под пальцами короткие курчавые волосы, уши и мускулистую шею.

    Упал он по всем правилам, как учили в десантных войсках, сжавшись в комок и подтянув колени к подбородку – не только упал, но ухитрился чуть сместиться в сторону и оттолкнуть противника. В следующий миг он был уже на ногах и разглядел в неярком свете факелов двух нападавших – маджаев-телохранителей Рамери; видно, они стояли на страже, как и положено качкам при тайных встречах крупных шишек. Время, однако, было иным, и ничего смертоносного вроде «узи» или базук у этих парней не оказалось, а были за поясами палки – правда, весьма увесистые, с медными набалдашниками. Вытянув их, маджаи двинулись к Семену с двух сторон.

    Он прыгнул к первому из воинов, перехватил его запястье, ударил в пах коленом; тот согнулся, и кулаки Семена чугунными гирями рухнули на курчавый затылок. Об этом можно не беспокоиться, мелькнула мысль, пока он разворачивался к второму нападавшему, рослому детине, летевшему на него будто разъяренный носорог. Мягко повалившись на спину, Семен подхватил его ступнями под ребра и подтолкнул, выпрямив ноги, затем поднялся и стукнул легонько пяткой в висок.