И тем сильнее было напряжение, когда ты знал, что за тобой тоже наблюдают. Ищут любой подвох в том, что ты можешь оказаться предателем.
Мне на эти проверки было плевать, ведь моя вера в Кодекса абсолютна, но я мог признаться сам себе, что мне было хреново. Улыбаться братьям, но знать, что все они на карандаше у Старейшин. Видеть их лица и верить, что среди них нет предателей, готовых ударить в спину ради силы и иллюзорных обещаний Тёмных Богов.
Возможно, благодаря той работе я и не испытывал ничего, выворачивая душу Азраила. Холодный расчёт дознавателя, которому было плевать на боль и страдания живого существа. Просто работа. Просто проверка.
Надеюсь, что вернувшись в Орден, меня не заставят вновь взяться за это дерьмо. И уж тем более я не допущу, чтобы Ярослав пошёл по этому пути. Рогом упрусь, пойду на поклон к Первому Охотнику, но не дам Старейшинам запятнать душу мальчишки этой грязью. Лучше я сам буду тянуть эту лямку, дав Ярику возможность видеть в Ордене лишь его светлую сторону.
Поморщившись от воспоминаний об Ордене, как радостных, так и тёмных, я перестал копошиться в душе ангела. Самому от себя тошно, но иначе никак. Мне необходимо было понять и выяснить, чтобы принять решение — открыть ему правду, либо отказать.
Давление моей ауры сходило на нет. Бледный Азраил задышал полной грудью, его лицо покрыла испарина, а взгляд словно потух. Свет в нём сиял слишком слабо. Ангелу досталось. И очень сильно. Так бывает, когда ты закрыл в себе старые воспоминания, полные боли, а затем вновь их пережил.
— З-за что?… — хрипло спросил он.
— Мне нужно было понять, можно ли тебе верить, Азраил, — вздохнул я, чувствуя себя так, словно искупался в помоях. — Слова могут нести ложь, но душа… Она никогда не врёт. Вряд ли тебе нужны мои извинения, но мне жаль, что тебе пришлось всё это пережить вновь. И я тебя понимаю… Понимаю, как никто другой…
— Это уж вряд ли, — кисло улыбнулся он, с трудом поднявшись с колена.
Вместо слов я протянул раскрытую верхом ладонь. Ангел замер, ведь он понимал, что я ему предлагаю. Должен знать, раз прожил столь долго и видел столь многое. Тем более, в его душе я видел это знание.
Проглотив вставший в горле ком, он несколько секунд смотрел на мою руку, а затем положил свою ладонь поверх моей.
Я прикрыл веки, разжав все внутренние стопоры и потянулся к своим воспоминаниям. Потянулся к Славии, утаскивая за собой Азраила.
Стоило мне открыть глаза, как мы оба оказались в стенах города. Величественного, монолитного. Его белоснежные стены поражали своей высотой и неприступностью. Высокие шпили дворца, возвышающегося в центре города, достигали облаков. Всюду, куда не брось взгляд, были видны различны здания от малого до велика. Жилые дома, лавочки торговцев, муниципальные строения, казармы гвардии короля и многое остальное. Ранее этот город жил. Он дышал, а в его стенах звучал детский смех, сдобренный голосами взрослых.
Но сейчас этот город, последний оплот Славии, был в полной боеготовности. Огромная армия людей выстроилась у его ворот, а стрелки заняли стены. Баллисты и катапульты подготавливались на башнях. Люди суетились повсюду, готовясь к битве с врагом, которого невозможно одолеть обычными силами.
Я поднял глаза к небу. Некогда чистое и безмятежное его заволокло серой пеленой, которая изредка вспыхивала тёмно-зелёным сиянием. Воздух был тяжёл, а ветер приносил за собой смрад гнили и смерти.
Некогда живой мир — умирал. Леса чернели, деревья превращались в высушенные и скрюченные подобие самих себя. Вода в озёрах, морях и реках бурлила от Скверны, а земля пропиталась ею, неся смерть всему живому.
— Мортагар — последний оплот Славии, — сухо сказал я, наблюдая за Азраилом.
Ангел был в замешательстве. Он видел, какой Славия была, а теперь узрел во что она превратилась. |