Я надеялась, что раз уж так вышло, то замок рухнул и похоронил под обломками всех этих негодяев рядом с сокровищами, которыми они так хотели завладеть! Ну а чудовища из Запределья пускай вечно вливают им в глотки расплавленное золото, пока не утолят их жажду наживы…
Мне, признаюсь, хватило бы весточки о том, что разбойников изловили и повесили, но увы – об этом ничего не было слышно. Даже словоохотливая Мадита разводила руками и говорила лишь, что негодяи будто улетучились вместе с дымом пожарища. Никто ничего не видел и не слышал. И хоть князь приказал искать преступников со всем тщанием, их и след простыл.
Оно бы и ничего, говорили они, так уж у вельмож заведено. Только другие, бывает, если и зажмут в уголке, так потом подарят что-нибудь или хоть слово доброе скажут. Иному старичку много уже и не надо, а отблагодарит за ласку он очень даже недурно. С Райгором же, хоть он был и молод, и собой недурен, никто не желал иметь дела, от него прятались по углам. Почему так, девушки сами не могли объяснить. Противно – и все тут! Одна горничная, посмышленее остальных, придумала, с чем сравнить: сказала, ветошью себя почувствовала – руки вытерли или там сапог, которым в коровью лепешку наступили, бросили, пнули и дальше пошли.
Конечно, все это я узнала не в один раз, при мне не очень-то болтали, но… языки у прислуги длинные, а слух у меня хороший. Здесь словцо поймала, там другое, вот и узнала много такого, о чем нарочно бы мне никто не сказал.
Больше года прошло, как я оказалась заперта в этом замке, будто в темнице. Я не видела никого, кроме наставников и слуг, да изредка самого князя Даккора, присылавшего за мной, чтобы лично справиться, как мне живется. Иногда я встречала и Райгора, но тут уж сама старалась спрятаться за портьеру, чтобы не заметил…
Нет, я не скучала, я умела занять сама себя, но все равно тосковала без вольного неба! А здесь… Какое там из окон, даже и со двора сложно было увидеть хоть что-нибудь. Помню, в нашем замке во время ненастья я только и делала, что бегала туда и сюда: с северной башни видна была долина по ту сторону перевала, заполненная тяжелыми свинцовыми тучами, – они медленно ползли в нашу сторону, но над ними сияло солнце, и его лучи превращали грозовые облака в диковинных зверей. А на юго-западе небо было чистым-чистым, стеклянно-синим, и даже удивительно, как это с него может литься мелкий теплый дождь? И радуги… О, эти радуги, расцветающие после дождя, бесконечные арки, уходящие вдаль!
Спасибо Мадита, с которой мы почти подружились, водила меня погулять в сад, но ведь и там шагу не сделаешь, чтобы не нарваться на очередное «нельзя»… Нельзя бегать по траве и сидеть на ней – испачкается одежда, а уж о том, чтобы снять туфли и чулки и пройтись босиком, и думать не смей! Нельзя рвать цветы, нельзя собирать ягоды и уж тем более есть их, нельзя умываться и пить из фонтана… Разве что птиц в пруду кормить можно, но они такие сытые и ленивые, что за кусочком хлеба сунутся, если только угодить им этой подачкой точно по голове!
Помню, в дальнем уголке сада я нашла маленький кустик шиповника. У нас на перевале он цвел с ранней весны до глубокой осени, порой уже и под снегом, и был он таков, что не каждый сунулся бы в эти заросли! Этот же оказался совсем слабеньким: наверно, тут когда-то росла садовая роза, но погибла, а от корня пошел шиповник, только окрепнуть не успел. На нем был один-единственный цветок, маленький и бледный, но я долго вдыхала его аромат – он напомнил мне о доме…
Назавтра, когда я пришла на это место, шиповника не было, а на перекопанной клумбе красовался какой-то пышный куст. Я не стала спрашивать, почему так вышло: и так ясно, что садовника не похвалят, если он запустит свое хозяйство… Пожалела только, что не сорвала цветок и не засушила его на память, раз уж шиповник все равно погиб. |