Дур-зор встала.

— Пойду спрошу, можно ли мне принести тебе воды. Если нет… — Она умолкла, потом распрямила плечи и улыбнулась. — Я была воином, — с гордостью произнесла Дур-зор. — Хорошим воином. Наш бог будет доволен мною. Он возьмет мою душу в свою армию.

— Что ты такое говоришь? — Рейвен встал. Он почувствовал себя лучше. Мысли прояснились, хотя в ушах стоял какой-то странный звон. Острая боль перешла в тупую, ноющую. — Как это понимать — возьмет твою душу? Что это значит?

— Если Даг-рук решит присоединиться к мятежникам, она должна будет выполнить приказ Клета и убить всех полутаанов. Он считает нас извращением, надругательством над природой. Мы не заслуживаем права жить.

Рейвен во все глаза глядел на нее. Дур-зор говорила об этом спокойно, будто верила, что так и должно быть.

— Что? Нет! Это же безумие! — С трудом поворачивая голову, он огляделся по сторонам. — С кем я должен говорить? С Клетом? Хорошо, я буду говорить с Клетом.

Протянув окровавленную руку, Рейвен схватил Дур-зор за запястье.

— Идем со мной.

Дур-зор оцепенело смотрела на него. Она была слишком потрясена услышанным, чтобы говорить. Когда же до нее дошло, что у Рейвена слова не расходятся с делом, она попыталась вырваться.

— Ты что, с ума сошел? — выдохнула Дур-зор, силясь вырвать свою руку.

Рейвен ничего не сказал в ответ, а просто потащил девушку за собой. Ноги плохо слушались его. Он спотыкался, словно пьяница после трехдневного запоя. Рейвен толком не знал, что придает ему смелости встать лицом к лицу с врикилем. Возможно, это было особое действие древесной коры. А может, им двигало то, что Дур-зор спасла ему жизнь и теперь он был в долгу перед нею.

Нет, думал Рейвен, я обязан ей не только жизнью. Этой девчонке я обязан своим рассудком. Если бы не она, я бы давным-давно сошел с ума и кончил бы так же, как та несчастная рабыня, бросившаяся в реку.

* * *

Клет тем временем вел беседу с одним из шаманов своей свиты. Шамана звали Дерл. Он был самым старым из живущих таанов, и потому к нему относились с величайшим уважением. Шрамы на теле показывали, что он был храбрым и доблестным воином. Спину украшали редкие и весьма дорогие самоцветы. Магия Пустоты помогала ему продлевать жизнь, хотя никто толком не знал, как ему это удается. Ведь он был не врикилем, а живым тааном. Его волосы поседели, шерсть на спине приобрела пыльно-серый оттенок. Но только внешний вид, да еще медленная, осторожная походка, словно он берег каждую крупицу сил, свидетельствовали о том, что его возраст перевалил за полтораста лет.

Дерл и Клет говорили о Рейвене.

— Зачем тебе понадобилось брать этого человека в свой почетный караул? — недоумевал Дерл. Шаман и не думал скрывать от Клета, что ему не по нраву такое решение. — Ну, храбрый он — это верно. Для человека — даже очень храбрый. Понимаю, тебе лестно, что этот человек будет служить тебе, как когда-то ты сам служил другому человеку. И все же, — Дерл покачал головой, — от этого дикого молодца будет больше беды, чем пользы.

Клет терпеливо выслушал сетования шамана.

— Друг мой, ты глядишь не дальше первого поворота дороги. Я согласен, сейчас он способен на любые выходки. Но придет время, и он будет беспрекословно подчиняться мне. Ты понимаешь, Дерл, о каком времени я говорю?

Лицо шамана сморщилось в улыбке. Улыбка появилась не сразу; казалось, мышцы его лица тоже двигались медленно.

— Ты имеешь в виду то время, когда Кинжал врикиля станет твоим?

— Я поклялся Локмирр, богине смерти, что не сделаю врикилем ни одного таана, — сурово произнес Клет.