Рада Черняховская никогда не обманывала — в субботу она действительно оказалась дома.

Итак, в субботу она сидела дома. И Мамай все сделал как следует. Уж кого-кого, а Мамая не надо было учить.

Он и вправду был как две капли воды похож на монголо-татарского хана, не хватало только остроконечной шапки и лука за спиной. Буряты — те же монголы, и вера у них одна, не без гордости объяснил Мамай своим новым корешам Стражникам. Это было его блатное погоняло, а рыцарского звания он так и не получил — не до глупостей было, назревали серьезные дела.

Мамай вообще был серьезным парнем. Правда, диким и примитивным, как доска. Но от него и не требовалось интеллекта. Фантазировать Вольдас умел сам, а Мамай обладал крепким практичным умом, понимал, откуда можно взять деньги, и, что тоже немаловажно, знал город снаружи и изнутри. После пары отсидок у него завязались хорошие связи с блатными авторитетами. В уголовную жизнь нового помощника Вольдас не вникал, предоставляя ему в этом отношении полную свободу, но иногда пользовался его контактами и возможностями.

Власть над душами родственника монгольских завоевателей не интересовала, но у него имелась своя философия, суть которой он изложил Розину в самом начале знакомства. Она была проста и неуязвима: если общество опустило тебя в полную парашу — опусти общество еще ниже и очутишься наверху.

— Допустим, в натуре, ты пацан, уголовник, с судимостью и все такое, — объяснял косноязычный Мамай над стаканом какой-то бормотухи. Вольдас не допускал пьянства среди Стражников, но Мамай был исключением. Не только потому, что почти не пьянел, но и оттого, что в глубине души Главный Стражник опасался ему что-либо запретить.

— И ты, в натуре, хуже всех. А они, гля, вокруг все чистые, честные, не подходите близко. Что тебе остается, если ты весь в говне? А замарай этих чистых. Кого на божью траву подсади, кого к делу подключи. Бросят они в тебя камень, если сами с грехом? Вот то-то.

Мамай немного знал Новый завет и по этой причине имел большой зуб на православную веру. В колонии для несовершеннолетних бурятского паренька из древней буддистской общины заставили вместе со всеми ходить на уроки Закона Божьего и отстаивать молебны в часовне, построенной на пожертвования в дар юным уголовникам. Мамая и Будда-то не особенно интересовал, а уж Иисуса он в гробу видал в белых тапочках, даже в изоляторе сидел за отказ учить Священное писание. Но руководство колонии порешило: сказано все — значит, все, ударим Словом Божьим по криминальным наклонностям подрастающего поколения. Мамай покорился, но затаил обиду и на воле, уже связавшись с Третьей стражей, провернул наглое ограбление московского храма.

Дело прошло удачно, при полном при параде — с серой, фосфором и явлением из-под земли воющих призраков Ночи (звездный час Ксюхи и Митеньки). Мамай сбыл украденные иконы и утварь по своим каналам, деньги честно поделил со Стражниками, но Вольдас его за эту самодеятельность пропесочил и даже пригрозил отлучением от рыцарского сообщества. «Конкурентов не трогать ни под каким видом, — назидательно пояснил он. — У попов своя свадьба, у нас своя; вот когда Третья стража по популярности сравняется с православной церковью, тогда посмотрим».

Мамай по-зоновски отшутился: мол, быстро с…лямзил и ушел, называется — нашел, а все было сделано быстро, как концерт по нотам сыграли. Но правоту Главного он, поразмыслив, признал — зарубаться с верующим населением не стоит. А мысль привести в лоно Третьей стражи широкие народные массы Мамая просто восхитила. Она вполне совпадала с его теорией «замарай всех». Мамай вообще шибко уважал Вольдаса, считая, что тот уже претворил его любимую идею в жизнь.

— Потому как лох, которого ты на улице подобрал и в дело послал — он баклан, грабитель, сто шестьдесят первая статья у-ка эр-эф в чистом виде.