Они засмеялись и побежали прочь, а лягушка шлепнулась в траву и, квакнув, прыгнула в воду.
– Ну что, надо к затону править, нету здесь никаких сомов, – сказал второй рыбак.
– Знаю, что нет. Давай, садись за весла.
– Ух, запарился я уже… – пожаловался Ригард. – До чего же далеко деревня!
– Полторы мили всего. Батраки каждый день туда-сюда отмахивают – и ничего.
– Они вон какие здоровые, батраки-то. Им и десять миль не дорога.
Навстречу ехала телега, и Клаус с Ригардом сошли на обочину. За первой последовала другая, потом третья. Крестьяне везли в город картошку, капусту, зелень, кур, поросят, и пока Клаус с Ригардом шли по этой дороге, количество телег не уменьшалось, поскольку в нее вливались проселки, ведшие из других, более отдаленных поселений.
Так, продолжая вертеть головами и обсуждая грузоподъемность возов, приятели добрались до первой линии домов и увидели Дирка, который стоял на траве босой и лузгал тыквенные семечки.
– Чего головы крутите, лошадей не видели? – спросил он с усмешкой.
– Мы не на лошадь смотрим, а на их хозяйку, – ответил Клаус.
– Потом насмотритесь на хозяек, пойдемте, покажу вам пасечника, а дальше сами договаривайтесь.
– Так вы что же, с нами не пойдете? – удивился Ригард.
– А кто за нас работать будет, коровы что, по субботам молоко перестают давать? Ну ты и дурак, Румяный.
– Зато ты больно умный, – огрызнулся Ригард и, достав из кармана второй засахаренный сухарь, разломил его и, мстительно покосившись на Дирка, сунул половину Клаусу.
– Хорошие здесь дома, крепкие, – сказал Клаус, удивляясь тому, что в деревне люди живут вольготнее, чем в городе.
– А то! – подтвердил Дирк. – Нам в Денвере такая жизнь и не снилась. Только за такую свободу работать много приходится. Наш хозяин до трети отдает лорду в високосный год и до четверти в обычный. А еще у него пятеро детей, да нас, работников, четверо человек. Приходится покрутиться.
– Да уж, – согласился Клаус, прикидывая, сколько бы ему пришлось таскать воды и дров, если бы еще и лорду пришлось до трети выплачивать.
Денвер считался свободным городом и налогов лорду не платил, только небольшую мзду с базарной торговли.
– Эй, дураки! – закричал из-за забора какой-то подросток и швырнул в проходивших ком земли.
– Весело тут у вас, – сказал Клаус, увернувшись от снаряда.
– Это Гилберт, мы его третьего дня на конюшне застали – овес воровал, ну и высекли. Теперь вот злобствует.
Так, за разговорами, они вышли на окраину деревни, где дом пасечника Клаус с Ригардом узнали и сами.
На его участке было мало построек и небольшой огород, а вся остальная земля была засажена клевером и по границам – высокими многолетними цветами. На свободной площади стояли около полусотни ульев, выдолбленных из старых лесных колод.
Сам пасечник возился под навесом у дома, подрезая что-то на новых рамках большим загнутым ножом.
– Эй, хозяин! Работников привел! – крикнул Дирк. Пасечник оглянулся, оставил работу и поспешил к калитке.
Его волосы и борода были почти седыми, и это делало его старше, однако молодая осанка и живые глаза на загорелом лице говорили о том, что ему не более пятидесяти лет.
– Эти, что ли? – спросил пасечник, глядя на Клауса с Ригардом поверх калитки.
– Эти, – уверенно ответил Дирк, сплевывая шелуху.
– А совладают?
В голосе пасечника слышалось сомнение. |