– Дворянин?

– Да.

– Оно и видно. Что побили вас татары? Чего так плохо дрались? Вся ваша кавалерия в рабских ошейниках сейчас гуляет, – хохотнул Минка.

– А ты что рад этому?

– Я-то? А я братья, простой мужик. Из-под Рязани. И не то, чтобы рад, но дворянскую кость мне жалеть вроде не для чего.

– И как тебя угораздило рабом стать, друг Минка? – спросил Федор. – Давно за веслом-то?

– Десятый год. И все на «Мече Падишаха».

– Сколько? – не поверил Ржев. – Брешешь!

– Вот те крест – не брешу, – Минка перекрестился и его цепи при этом жалобно звякнули, словно хотели сообщить, что Иванов не лжет. – Я, братья, от своего помещика сбег давно, да перед тем дом его пожег. Затем с атаманом Соколом погулял по Руси-матушке. А вам того слушать, небось, неприятно? Чай дворяне, шляхтичи.

Федор хорошо помнил, что его отец участвовал в подавлении одного крестьянского бунта, будучи в войске у большого воеводы боярина князя Долгорукого. Но понятно, сейчас говорить об этом не стоит.

– Да чего нам-то делить теперь? – спросил он Иванова. – Что было, то быльем поросло. Сказывай далее про себя Минка.

– Так вот, сбег я стало от моего помещика. Я-то молодешенек тогда был. Атаман Сокол меня приветил. К себе в охранную сотню взял.

– Дале все понятно с твоим Соколом, – прервал его Ржев. – Мы знаем, что его с Дона на Москву повезли в железах, да там на лобном месте голову ему и оттяпали.

– То так. Продали иудины души атамана. Но за то их черти на том свете заставят горячие сковородки лизать. А то и поболее.

– Чего поболее-то быть может? – усмехнулся Федор.

– А то! Предатели самому Вельзевулу, станут вонючий зад лизать! Того я им искренне желаю. Во как! – с вызовом произнес Минка.

– Ай, суровый ты вояка, брат Минка! – засмеялся Федор.

– Ужо какой есть. А когда после смерти атамана Сокола взялись за нас царские воеводы я и сбег подалее к черкасам. И от них попал я к татарам. И продали меня на галерный флот ихнего султана. Вот скоблю морюшко с тех самых времен. А теперь и вы со мной станете здесь робить. Знаешь, скольких я уже перевидал здесь рабов с тех пор? Десятков с три – не менее.

– И чего с ними со всеми стало? – поинтересовался Ржев. – Сбежали?

– Сбёгли, дворянин, сбёгли. Да только на тот свет. Отсюда иначе никто не уходил. Я-то вовсе паршами зарос, аки пес шелудивый. Поначалу как попал на галеру, думал богу душу отдам. Все тело ныло. А потом помаленьку обвык и руки стали словно железные. И вы, ежели, не помрете, то такими станете.

– Мы не собираемся здесь надолго задерживаться, брат Минка, – спокойно произнес Мятелев.

– Так все говаривали, кто в первый раз сел на эту скамью. Да укатали Сивок крутые горки галерные.

– Ну, мы тебе, раб божий, не Сивки, – возразил Ржев галерному рабу. – И если тебе дано слово шляхтича, что долго здесь не просидим, то так оно и есть. Тебе, небось, незнакомо, что оно есть слово шляхетское? Оно не в одной цене с холопским словом ходит.

Минка обиделся и отвернулся от новых знакомых.

Федор тем временем наклонился к Ржеву и зашептал ему на ухо:

– Для чего обидел человека, дворянин?

– Странно мне видеть тебя здесь, Федор.

– Как и мне тебя, Василий. Небось, уже и похоронил меня. Так?

– Не думал застать тебя среди живых, это правда.

– А я к богу-то и не поспешаю, дворянин.