К вечеру вдали показался Нижний. Очень вовремя подул устойчивый и сильный ветер, и в сумерках судно пришвартовалось у причала. Я расплатился с кормчим, перепрыгнул низкий борг судна и очутился на пирсе. Прошлепав босыми ногами по доскам, сошел на берег. Галька больно колола ноги, попадались щепки, какой-то мусор. Раньше я такого здесь не замечал. А может быть, как сытый не разумеет голодного, так и обутый босого.

Улицы города почти опустели, и я шел посредине мостовой, чтобы случайно ни с кем не столкнуться. Больно уж вид у меня непотребный — мало того, что на мне маскировочный костюм, так он еще и изодранный и грязный.

Вот и мой дом. Я перемахнул забор, подошел к двери. Постоял, раздумывая, что мне делать. Лена уже дома, я слышу ее пение. Если ввалюсь в таком виде, перепугаю до смерти. Совершенно идиотская ситуация. Стою у своего дома, в котором любимая женщина, и не знаю, как войти.

Сойдя с крыльца, я подошел к забору соседей слева, затем — справа. Похоже — есть выход. У соседей сушилось на веревке белье. И рубашка там висела, и штаны. Не новые, потрепанные, вероятно — рабочие. Но выбирать не приходилось — не в магазине. Перемахнув через забор, я сорвал с веревки еще влажноватую одежду. Уже лучше. Вернулся к себе во двор. Одежда, пусть и скромная да не по размеру, есть. Я переоделся. Хорошо было Али-Бабе: «Сим-сим, открой дверь, Сим-сим, закрой дверь». Тьфу!

Я перевел дух и постучал в дверь.

— Кто там? — раздался голос супруги, и не успел я ответить, как дверь распахнулась и ко мне на грудь кинулась жена.

— Наконец-то! Обещал вернуться к утру, а уже два дня прошло, я уж извелась вся! — Тут Елена отстранилась и вгляделась в меня.

— Почему на тебе одежда чужая? Да никак, это соседская? Знакомая рубашка, я ее давеча штопала. А босой ты почему?

— Потом расскажу. Дай мне мою одежду, Эту надо соседям вернуть, пока не хватились.

Лена метнулась к сундуку, достала чистые рубашку и штаны. Я переоделся, надел короткие летние сапожки. Надо же вернуть на веревку украденную поневоле одежду.

Елена ойкнула.

— Что такое?

— Ты себя видел? Я забеспокоился.

— Ты скажи, в чем дело — ты меня пугаешь.

— Это ты меня пугаешь — все тело в синяках и ссадинах, пришел в чужой одежде. Где ты был, что случилось? Тебя били?

— Лена, дай мне вернуть одежду; приготовь хоть воды теплой обмыться да покушать.

Я вышел во двор, перепрыгнул через забор и повесил на веревку одежду соседа. На мне она уже досохла. Вернувшись домой, разделся и встал ногами в корыто. Лена поливала меня из ковшика. Не баня, конечно, но хоть грязь смыть. После хождения босиком по мостовой ноги были черными от грязи. И вода в корыте стала коричневого цвета.

После омовения я сел за стол и принялся метать в рот все, что видел. Потом спохватился. Если сейчас наесться досыта, то после вынужденной голодовки можно получить заворот кишок. Надо остановиться. Умом я это понимал, но брюхо требовало — ешь!

Я встал из-за стола. Завтра наверстаю, а теперь — спать. Я рухнул в постель и уснул. Сквозь сон я чувствовал, как тормошит меня жена, пытаясь узнать, что произошло.

— Отстань, дай поспать!

— Да вставай ты — утро, солнце взошло.

Я разлепил глаза. В самом деле, в комнате светло, в ярком лучике солнца было видно, как летают пылинки. Попробовал подняться с постели и со стоном рухнул обратно. Все тело, все мышцы болели — такое ощущение, что меня долго били палками. Ленка все выспрашивала:

— Да что с тобой? Ты можешь рассказать?

— Я упал с дерева; одежду всю изодрал, ремень с саблей за сук зацепился, а наверх залезть я уже был не в состоянии.