В один из дней, осмелившись, я спросил у бая:

– Когда меня отвезут к мурзе?

Он рассмеялся:

– Мой отец уже купил тебя у прежнего хозяина, теперь ты мой. Такого искусного лекаря надо держать при знатном роде, а не при худом, где ты был. У меня в прислуге есть искусные кузнецы, гончары, кожевенники, златокузнец, а вот лекаря не было, а теперь он есть. Не каждый улус или род может позволить купить себе лекаря.

Так у меня появился новый хозяин, в принципе жалеть было не о чем, никакого имущества у меня не было, а сумка с инструментами всегда была при мне.

Мы отошли от селения, бай устало махнул рукой, и один из сопровождающих нас татар, подбежав, подставил скамеечку. Бай с видимым облегчением уселся. Обычно татары по мусульманскому обычаю садились на подушки, но с раненой ногой это не получалось. С каждым днем бай чувствовал себя лучше и размышлял, не пора ли снимать лубки.

Вечером сняв лубки, я осмотрел ногу, постарался прощупать кость. На мой взгляд, можно было потихоньку нагружать ногу, мышцы и так начали атрофироваться, одна нога по объему бедра была тоньше другой.

На следующий день с утра, уже без лубков, бай начал прохаживаться по юрте, наступая на травмированную ногу, но на костылях, снимая часть нагрузки с ноги. И такие упражнения мы проделывали несколько раз на дню. Отношение ко мне было как к полезной вещи – вокруг ходили татары и их домочадцы, но меня никто не замечал, я как будто был в шапке-невидимке.

Даже пообщаться было не с кем. Русских рабов в этом улусе не было. Наконец настал день, когда бай отбросил костыли и, прихрамывая, пошел сам. Я успокоил бая, заверив, что через одну луну – через месяц по-русски – он будет ходить нормально. Когда я снимал лубки, измерил длину обеих ног, она была одинакова. Бывает после травмы, когда кости срастаются неправильно, одна нога становится короче, и человек хромает.

Так, в частности, случилось с Тамерланом – его еще называли Железным старцем или хромым Тимуром.

По случаю выздоровления бай устроил той – праздник по-русски. В селении резали баранов, пекли в круглых печах лепешки, в котлах в масле шипели мучные шарики, которые сверху посыпались тертым козьим сыром, к юртам несли большие кувшины с кумысом.

Перед юртой бая расстелили ковры, на которых, скрестив ноги, восседали мужчины. Перед каждым стояло угощение – жареная и вареная баранина, овечий и козий сыры, творог горками, лепешки, рыба соленая, вареная и жареная, были кушанья, названий которых я не знал. Женщины только прислуживали – подносили миски с едой, кувшины с кумысом, убирали кости. Я сидел невдалеке от юрты, глотал слюни. Кто пригласит раба за стол?

Несколько дней я ничего не делал, отсиживался в юрте, на улице уж было холодно, с неба срывался снежок. За лечение бай бросил мне свой кожаный, но еще не дырявый зимний халат на толстом войлоке.

Однажды, ближе к вечеру, на арбе с погонщиком подъехал старый татарин, что стоял у меня за спиной во время осмотра бая после ранения. О чем-то долго разговаривали с баем, временами срываясь на повышенные тона. Я улавливал, что речь шла обо мне, но о чем конкретно, понять было невозможно. Наконец разговор стих, старик выглянул из юрты и поманил меня пальцем. В юрте горел небольшой очаг и было тепло, блики от костра давали скудный свет. На плохом русском старый татарин объяснил, что забирает меня с собой, в Казань, он теперь будет моим новым хозяином. Выбирать не приходилось, меня просто ставили в известность. В путь мы тронулись утром, лишь перекусив вчерашними лепешками с молоком. На арбе трясло немилосердно, старик молчал, видимо, к тряске привык. Ноги в разбитых сапогах мерзли, и я периодически соскакивал с арбы и бежал рядом, чтобы согреться.