— Ну и как? — поинтересовался он через некоторое время.

— У вас есть какие-нибудь гобелены? Вместо ответа он резко спросил:

— Кто-нибудь говорил вам о том, чем я располагаю?

Дарсия отрицательно покачала головой:

— Если откровенно, я не имею ни малейшего представления о том, чем вы владеете и владеете ли вообще чем-нибудь.

— Тогда что вам обо мне известно?

— Только то, что пожар уничтожил ваше родовое поместье и вы решили построить себе новый дом поближе к Лондону.

— Тогда я скажу вам, что среди сокровищ, спасенных из Керкхэмптон-хаус, были гобелены Бюве, созданные по рисункам Франсуа Буше.

— Никто не говорил мне об этом, — сказала Дарсия твердо, — но после ваших слов мне стало ясно, почему вы спланировали эту комнату именно так: конечно же, гобелены будут смотреться здесь изумительно. А в дополнение к ним вам понадобится обюссонский ковер.

— Вы просто пугаете меня, — отрывисто бросил граф и пошел дальше.

Следующая комната, расположенная, как поняла Дарсия, сразу же за овальным холлом, через который она вошла в дом, была задумана как гостиная. В ней уже был расписан потолок, а карниз покрыт массивным листовым золотом.

Она огляделась, отметив, что и здесь тщательно соблюдены все пропорции. Тем временем граф обратился к ней:

— Мне уже страшно спрашивать вас, но все же какой цвет предпочли бы вы для этих стен?

— Возможно, вас удивит мой выбор, но я полагаю, что хорошим фоном для картин была бы розовая шелковистая парча. Ведь эту комнату трудно представить себе без картин.

Граф подошел к окну, чтобы полюбоваться открывающимся из него видом.

— Можно попросить вас подойти сюда? — позвал он.

Дарсия подошла. Из окна открывался чудесный вид.

Сразу за подножием холма, на котором был расположен дом, начиналась равнина, простиравшаяся до самой линии горизонта, подернутой легкой дымкой тумана. Залитый лучами весеннего солнца пейзаж был настолько красив, что Дарсия могла лишь молча любоваться им, не в силах найти слова, чтобы выразить восхищение.

— Еще подростком я впервые увидел эту красоту, — сказал граф, повернувшись к Дарсии. — Мы с отцом охотились и забрались в эти места за лисицей, которая весь день ускользала от нас. Мы разделились. Я начал замерзать и пустил лошадь рысью, просто для того чтобы согреться. Я выехал на холм, как раз когда показалось солнце и осветило эту великолепную картину.

Он помолчал в задумчивости.

— И тогда будто кто-то шепнул мне, что однажды я вернусь сюда и все это будет принадлежать мне.

— Думаю, — проговорила Дарсия, помедлив, — что независимо от того, построили бы вы этот дом или поселились где-нибудь в другом месте, этот пейзаж все равно остался бы… вашим.

Заметив, что граф не совсем ее понимает, она пояснила:

— Всякий раз, когда мы видим что-нибудь столь же красивое или слышим музыку, которая пробуждает в нас самые лучшие мысли и чувства, эта красота становится частью нас и потерять ее уже невозможно.

— Кто научил вас этому? — Голос графа стал резким.

Дарсия улыбнулась:

— Наверное, никто. Мне кажется, любой может прийти к такому заключению, если хорошенько задумается.

Граф хотел что-то ответить, но передумал. Вместо этого он вытащил из жилетного кармана часы, посмотрел на них и произнес:

— Время идет, мисс Дарсия, а нам еще нужно многое обсудить и, если условия окажутся приемлемыми для нас обоих, договориться, как и когда я смогу забрать панели оттуда, где они сейчас хранятся.