– Вот именно, отец, – сказал Гануман. – А на юг еду я, старейший из всех богов, с тех пор как люди знают богов, и я проникаю в храмы новой религии, где изображают нашу двенадцатирукую женщину, которую они зовут Марией.

– Я знаю, – сказала тигрица. – Ведь эта женщина – я.

– Именно так, сестра. Я иду на запад между огненными колесницами, являюсь перед строителями мостов в различных видах, и ради меня они меняют свою веру и становятся очень мудрыми. Я сам строитель мостов – мостов между «Этим» и «Тем», и каждый мост, в конце концов, неизменно ведет к Нам. Будь довольна, Гунга! Ни эти люди, ни те, которые последуют за ними, вовсе не насмехаются над тобой.

– Так я, значит, одна, небожители? Не успокоить ли разве мой поток, чтобы как-нибудь не снести их стен? Не иссушит ли Индра мои источники в горах и не заставит ли меня смиренно ползти вдоль их набережных? Не зарыться ли мне в пески, чтобы не сделать чего-нибудь неприятного для них?

– И все из-за небольшой полосы железа с огненной колесницей наверху? Право, матушка-Гунга вечно молода! – сказал слон. – Ребенок не мог бы говорить глупее. Пусть прах копается в прахе, прежде чем обратится в прах. Я знаю только, что мой народ богатеет и возносит хвалы мне. Шива сказал, что люди в школах его не забывают; Бхайрон доволен своей толпой простого народа; а Гануман смеется.

– Конечно, я смеюсь, – сказала обезьяна. – Мои алтари немногочисленны в сравнении с алтарями Ганесы или Бхайрона, но огненные колесницы привозят и мне новых поклонников из-за Черной Воды – людей, которые верят, что их бог – труд. Я бегу перед ними, призывая их, а они следуют за мной.

– Так дай им труд, которого они так желают. Устрой плотину поперек моего течения и отбрось воду назад на мост. Некогда ты был искусен в этом, Гануман. Спустись и подними мое русло.

– Кто дает жизнь, может и взять жизнь, – обезьяна поцарапала длинным указательным пальцем грязь. – Но кому будет польза от убийств? Очень многие хотели бы умереть.

С воды донесся отрывок любовной песни, какую поют юноши, пасущие скот в жаркие полуденные часы поздней весны. Попугай радостно закричал и стал спускаться вниз головой по ветке все ниже и ниже, по мере того как песня становилась громче, и вдруг, освещенный лунным светом, предстал молодой пастух, любимец гопи, [2 - Гопи (по-санскритски – пастушка) – мифические существа, влюбленные в бога Кришну.] идол мечтательных девушек и матерей, еще не родивших ребенка, – Кришна, возлюбленный. Он остановился, чтобы подобрать свои длинные мокрые волосы, и попугай вспорхнул ему на плечо.

– Летаешь и поешь, поешь и летаешь, – икая, проговорил Бхайрон. – Оттого ты и опаздываешь на совет, брат.

– Ну так что же? – со смехом сказал Кришна, откидывая голову. – Вы мало что можете сделать без меня или Кармы. – Он погладил попугая и снова засмеялся. – Что означает это собрание, эта беседа? Я услышал рев матушки-Гунги во тьме и быстро вышел из хижины, где лежал в тепле. А что вы сделали Карме, что он так мокр и молчалив? А что делает здесь матушка-Гунга? Разве небеса так переполнены, что вы приходите сюда расхаживать по грязи, как звери? Карма, что они делают?

– Гунга просила отомстить строителям моста, и Кали за нее. Теперь она просит Ганумана утопить мост, чтобы спасти ее честь! – крикнул попугай.