Мудры вы, но живете слишком далеко, забывая, откуда вы появились. А я не забываю. Вы говорите, что огненные колесницы питают ваши храмы? И огненные колесницы привозят тысячи пилигримов туда, куда в былое время приходили десятки? Верно. Верно, но только на сегодняшний день.
– Но завтра они умрут, брат, – сказал Ганеса.
– Тише, – сказал бык, когда Гануман снова нагнулся вперед. – А завтра, что же завтра, возлюбленный?
– Только вот что. Новые слова будут передаваться из уст в уста простого народа – слова, которых не смогут остановить ни человек, ни бог, – дурные, дурные, ничтожные, маленькие слова, передающиеся среди простого народа (и неизвестно, кто пустил их), гласящие, что вы надоели им, небожители, утомили их.
Боги тихо засмеялись.
– А потом, возлюбленный?
– И чтобы скрыть эти чувства, мой народ сначала будет приносить тебе, Шива, и тебе, Ганеса, больше жертв и станет громче восхвалять вас. Но слова уже пущены, и впоследствии мой народ будет платить меньше дани вашим толстым браминам. Затем люди станут забывать ваши алтари, но так медленно, что ни один человек не сможет сказать, когда и как началось это забвение.
– Я знаю… я знаю!.. Я говорила то же, но они не хотели слушать, – сказала тигрица. – Нам нужно было убивать… нам нужно было убивать!
– Теперь слишком поздно. Вы должны были убить вначале, когда люди по ту сторону воды еще ничему не научили наш народ. Теперь мои люди видят их работу и уходят, раздумывая. Они совсем не думают о небожителях. Они думают об огненной колеснице и других вещах, что сделаны строителями мостов, и, когда ваши жрецы протягивают руки за милостыней, они дают немного и неохотно. Это только начало; пока так поступают один, два, пять или десять, но я брожу среди моего народа и знаю, что у него в сердце.
– А конец, насмешник над богами? Каков будет конец? – спросил Ганеса.
– Конец будет такой же, как начало, о несообразительный сын Шивы! Пламя замрет на алтарях и молитва на языке, пока вы снова не станете маленькими богами – богами джунглей, – имена которых охотники за крысами и ловцы собак шепчут в чащах и в пещерах, жалкими божками деревьев и отдельных селений, какими вы были вначале. Вот конец для тебя, Ганеса, и для Бхайрона – Бхайрона простого народа.
– Это случится очень нескоро, – проворчал Бхайрон. – И это ложь.
– Много женщин целовало Кришну. Они рассказывали ему это, чтобы утешить себя, когда у них показались седые волосы, а он передал нам этот рассказ.
– Их боги пришли, и мы их переделали. Я взял женщину и сделал ее двенадцатирукой. Так вывернем мы всех их богов, – сказал Гануман.
– Их боги! Вопрос идет не об их богах – один или три, мужчина или женщина. Дело в людях, двигаются они, а не боги строителей мостов, – сказал Кришна.
– Пусть будет так. Я заставил одного человека поклоняться огненной колеснице, когда она стояла, дыша огнем, и он не знал, что поклоняется мне, – сказала обезьяна Гануман. – Они только несколько изменяют имена своих богов. Я буду по-прежнему руководить строителями мостов. Шиве в школах будут поклоняться те, кто сомневается и презирает своих товарищей; у Ганесы останутся его купцы, а у Бхайрона – погонщики ослов, пилигримы и продавцы игрушек. Возлюбленный, они только изменят имена, а это мы уже видели тысячу раз.
– Конечно, они только изменят имена, – повторил Ганеса; но боги беспокойно задвигались. |