Надо признать, что киоскер весьма разумно описал мне, куда идти. Пользуясь его подсказками, я уверенно двигался по незнакомым мне улицам, все больше и больше окружавшим меня стариной. Добротные двух-, трех- и даже четырехэтажные дома, каменные и деревянные, иные выстроенные изящно, со вкусом, иные — с нелепым купеческо-мещанским апломбом… Угол улиц Чернышевского и Розы Люксембург — так говорил старичок. Я быстро нашел улицу Чернышевского, пошел по ней, глядя на перпендикулярные. Улица Крупской. Узенькая, по-воскресному тихая, небольшие дома, утонувшие в зелени… Я смекнул: ага, если улица Крупской, значит, где-то тут рядом имена основоположников… И точно, следующий перекресток явно был «центровым», оживленным и нарядным. Улица Ленина — прочел я, выйдя к светофору, а в монументальном здании слева опознал кинотеатр «Родина», тот самый, с тремя залами. Все верно! По описанию я должен был пройти мимо него.

Следующий перекресток был с улицей Карла Маркса. Тоже логично. Значит, следующий…

Я не ошибся. Табличка: «Улица Розы Люксембург». Вполне солидные старинные здания, особенно одно — я уже знал от киоскера-эрудита, что это была до революции гостиница, «комфортабельно обставленные номера с электрическим освещением», так писали в рекламе. Здесь и располагался Кинотеатр повторного фильма.

Время?.. Пол-шестого. Еще можно прогуляться. Я и прогулялся, отмечая достопримечательности.

На углу дома напротив, столь же солидного — кафе-мороженое. Так. Идем дальше. Аптека. Гастроном. Магазин «Мелодия». Продажа грампластинок. Сейчас их называют — «винил». За крыльцом «Мелодии» — подворотня. То есть, арка, ведущая в загадочную глубь старого квартала. Там царила настолько таинственная полутень, что захотелось заглянуть туда… Но здесь уже время поджимало, я заспешил в кинотеатр.

В убогоньком фойе перед кассовым окошком стояли двое: замухрыженный интеллигент в темном костюме, сто лет нечищеном и неглаженом, лохматый, в очках, произведенных, наверное, году в 1955…

— Мне, пожалуйшта, дальний ряд, по вожможности… — шепелявил он, перебирая копейки в трясущихся хилых ручонках. — У меня, видите ли, дальножоркость…

…и стройная изящная девушка среднего роста. Длинные светлые волосы. Цвета спелой пшеницы — говорят про такие. Лица ее я не видел. А вот ножки очень хорошенькие. Он была в юбке по колено.

Грешным делом, я заинтересовался. Повернись!.. — мысленно приказал ей. Нет! Не приказал. Попросил.

Трясучий эстет справился, наконец, со своей мелочевкой. Получив билет, он чуть прихрамывая, устремился к входу в зал.

Еще и хромой. Двадцать два несчастья, как Чехов писал.

Барышня достала из сумочки новенькую десятирублевку:

— Один билет, пожалуйста.

Голос — не хрустальное очарование, прямо скажем. Почему-то я ожидал такого. Но нет. Голос как голос. Вежливый, глуховатый. Приятный, впрочем. В меру.

— Девушка, вы чего вообще-то думаете?.. — раздраженно донеслось из кассовых глубин. — Двадцать копеек билет стоит! Я где вам девять восемьдесят найду?

— Но у меня других нет, — спокойно возразила незнакомка. — Вообще нет, только одна вот эта десятка. Больше нет.

— Ну а мне теперь что делать⁈

— Я сделаю, — сказал я.

Девушка обернулась. Наконец-то я увидел ее лицо.

И впечатления примерно те же, что от голоса. Ничего особенного… но все же что-то есть.

— Сделаете?.. — переспросила она.

— Конечно, — я вынул свои деньги. Перебрал, протянул ей пятерку, трешку и два целковых. Один бумажный и один металлический.

— Спасибо, — сказала она ровно и приветливо.