— Друзья во дворе до того додразнили, что не хотелось, чтобы в школе так же было. И первого сентября я одноклассникам сказала, что меня зовут Лиза. Да так и прикипело! Потом, конечно, все открылось, но в классе меня все и звали Лизой. Все десять лет. Да и сейчас зовут. Класс у нас очень дружный. Договорились не расставаться.
Я промолчал, поскольку вспомнил, как в той жизни мы, одноклассники, тоже клялись в вечной дружбе, и на выпускном пили разрешенное шампанское в актовом зале, и запрещенный коньяк, запершись в мужском туалете, и казалось, что впереди у нас вечное солнце, вечное лето, вечное счастье…
— … а вы о себе? Что у вас с именами?
— С именем, — вздохнув, поправил я. — Здесь все в порядке. Имя одно, как полагается. И значит оно: «царь».
— Василий, — не удивилась она.
— Так точно.
— Очень приятно.
— Мне тоже. Если позволите, я буду звать вас Алисой. Мне так больше нравится.
— Позволяю.
Шли мы неторопливо, совсем прогулочным шагом. Я рассказал, что я студент-первокурсник Политеха, живу в общежитии… Сумерки затопили город. С улицы Розы Люксембург мы как-то незаметно перешли на улицу Карла Маркса, удивившую меня странной конфигурацией: шла она себе прямо, потом сделала непонятную дугу вокруг довольно чахлого сквера и вновь выпрямилась.
— Тут церковь была раньше, — объяснила Алиса. — Даже собор. Снесли, естественно. В тридцать втором году. А вот мой дом!
Она показала рукой.
— Ага, — сказал я с подъемом.
Дом желто-белой раскраски, явно довоенной постройки, странноватого стиля. Пять этажей. От конструктивизма вроде бы малость отошел, но к ампиру не пришел. Окна и балкончики казались маленькими на фоне массивных стен. Пятый этаж явно надстроен позже. По сравнению с цельной, законченной картиной первых четырех он выглядел на редкость несуразно, как некий хлипкий чердак, готовый рассыпаться, если его посильнее толкнуть.
Я сказал Алисе об этом.
— Верно, — подтвердила она. — Его уже после войны сделали. Там и конструкция другая. Такой длинный сквозной коридор, в него из всех подъездов попасть можно. Жилплощадь расширяли для артистов.
И она поведала историю, характерную для советской эпохи.
В областных центрах до войны многоквартирные дома с коммунальными удобствами были единичными, запредельно престижными и потому «именными»: Дом НКВД, Дом инженеров и ученых, Дом старых большевиков. Дом, в котором всю свою жизнь прожила Алиса, назывался прежде Дом работников искусств. Да и сейчас нет-нет, да назовут так по старинке. Построен он в 1938 году, заселен художниками, музыкантами, артистами… Вскоре после войны в городе открыли аж два новых театра: ТЮЗ и Музкомедии, вот тогда-то и надстроили пятый этаж, решая квартирный вопрос. Решение спорное, да теперь уж не изменишь.
Мы остановились у подъезда, вернее, даже парадного, выходящего на улицу, а не во двор.
Алиса без церемоний протянула руку:
— До свидания. Очень приятно было познакомиться. Это не дань вежливости, говорю как есть.
— Не буду тратить время на комплименты, отвечу так же, — витиевато отозвался я. — Предлагаю продолжить знакомство. Что скажете?
— Я не против, — просто сказала она. — Давайте в следующее воскресенье? Через неделю.
Несколько удивившись этому, я не подал вида.
— Давайте!
Договорились. Время и место: в два часа пополудни вот в этом самом сквере на месте бывшего собора.
На том она вошла в подъезд, а я, вполне довольный, побрел в сторону трамвайной линии, чей звон и шум раздавались невдалеке. Шел по звуку, вскоре дошел, и тут мелко повезло: через минуту подкатил тот самый номер, про который говорил краевед. |