При этих словах лицо Музафина изменилось совсем другой, сардонической улыбкой:

— Ну, теперь понятно!..

И он пояснил: над этим онколекарством Беззубцев работает уже много лет. Результаты неоднозначные. Вроде бы эффект и есть… Но черт его знает! Уверенно говорить об устойчивых позитивных результатах не приходится. До полноценных клинических испытаний дело еще не дошло, а лабораторные — так, спотыкаясь, позволяют говорить о каких-то незначительных успехах. Тем не менее, перспективы здесь бесспорные — талантливый биохимик Музафин это признавал безоговорочно:

— Здесь ведь, понимаете, какое дело… Важно первым вбросить идею. А знатоки оценят перспективы. Он кое-что публиковал на эту тему, но очень осторожно, только чтобы приортитет застолбить на всякий случай. Чтобы если что, как козырем шваркнуть: а вот у меня есть публикация!.. И все, утритесь. Но сути он там не раскрывал.

Вот эту самую суть профессор придержал до конференции в Будапеште-Вене. И уж понятно, что отправиться туда он не смог бы без поддержки ректора. Тот ни разу не химик, но первоклассный ученый, и прекрасно понимает тонкости раскладов в научном мире. И «пробил» Беззубцеву эту командировку. Каких усилий оно стоило — вряд ли даже представишь. Все это не афишировалось, как говориться, от слова «совсем»… И в конце концов было сделано. Все комиссии пройдены, все подписи собраны.

— Да, — сказал Столбов. — И теперь представляете, чем это может обернуться?..

Мы дружно кивнули. Чего же тут не представлять! Официально профессор едет представлять одну разработку. Но фактически планирует, сбежав в Австрию, предъявить миру сенсацию в сто раз более сокрушительную: свой «секс-взрыв». Скандал для первых газетных полос! Шок! И уж, разумеется, перебежчик будет изо всех сил поливать грязью Советский Союз и всю советскую жизнь, вещая, что наконец-то он вырвался в «свободный мир», о чем мечтал долгие годы, живя под коммунистическим гнетом…

Такую приблизительно картину Андрей Степанович нарисовал кураторам. Те переглянулись и помрачнели.

— Ну их можно понять… — веско пояснил редактор.

Вся эта версия основана на допущениях. Для нас веских, но формально совершенно бездоказательных. Абсолютно. Одни только умозрения. Факт — наличие вещества, распространяемого Жирковым. Все! Других нет.

Столбов так разволновался, что в этот момент ненужно достал блокнот, раскрыл, захлопнул вновь и сунул обратно в пиджак.

— Вы представляете, чем это пахнет⁈

Я догадывался, но все же хотелось бы услышать объяснения. Впрочем, Андрей Степанович тут же все изложил сам.

Кураторы честно сказали ему так: за Беззубцева уже вписались уважаемые люди из высших сфер. На уровне Обкома КПСС. Характеристики, рекомендации, визы «не возражаю» — все это есть. Сейчас подымать волну домыслов: дескать, Беззубцев гад, козел, иуда… Ну, собственно, это значит, гнать волну на уважаемых. Выставить их слепыми мудаками, по глупости расписавшими иуду золотыми да серебряными красками.

— Представляете, что может быть⁈ — патетически восклицал Столбов.

Мы представляли. Но я мысленно заглянул и дальше:

— Погодите! Так смотрите, что получается: он с прекрасными характеристиками едет в Вену, сдается австрийским властям — и эти уважаемые люди становятся крайними?..

Столбов длинно и тяжело вздохнул — так бывает, когда человеку предстоит растолковывать неприятные вещи. Андрею Степанычу явно было неохота вытаскивать на свет Божий тайны советской властной системы… ну да что же делать.

— Тут ведь какая закавыка…

И запинаясь, со скрипом поведал о закавыке. Конечно, если вдруг Беззубцев дернет в невозвращенцы, да еще и обгадит СССР, то неприятности у чиновников будут.