И опять факультет некромантии готов был повеситься в полном составе. Ну, кроме Мёрка, наверное. Каждый раз, когда я на него натыкалась, Картинка пребывал в состоянии абсолютного спокойствия. А вот Джон, который теперь рвался пообщаться со мной в два раза чаще обычного, пребывал на грани истерики, и в подробностях рассказывал о том, какие проблемы возникают с его курсовой и еще несколькими проектами только по той причине, что полиция со свойственной ей бесцеремонностью встала на пути науки.

Про Патрицию Эверглот мой парень разумно не говорил ни слова, однако это вовсе не отменяло того факта, что эти двое встречались. Правда, пока не на виду, не выходя из рамок приличия. Впрочем, все в жизни меняется. Когда изменится окончательно ситуация с Джоном и Пат, оставалось только гадать, однако вряд ли ждать придется так уж долго.

Команда по защите прав Тайлера ошивалась неподалеку, стараясь залезть в каждую щель и параллельно не споткнуться о полицейских. Зато они постоянно лезли к студентами со странными, почти неприличными вопросами, стараясь вызнать о происходящем в университете.

— По-моему, они копают под наш университет, черт его знает, зачем, — вынесла свой вердикт Гарри после обсуждения происходящего за ланчем. — Будто бы Тайлер — сирота, попавшая в неблагополучную семью, а они — работники опеки, которые пытаются спасти бедолагу.

Я зацепилась мыслью за эти слова.

Сирота, попавшая в неблагополучную семью.

Сиротой в нашей ситуации был не Кай Тайлер, а Уильям Ласлоу, которого я знала как Уильяма Лестера. И слова Гарриет показались посланием от старушки-судьбы. Может, стоило разобраться с этой историей, если не для Тайлера, Лестеров или еще кого-то — то для себя самой.

Быть может, одно потянет за собой другое?

Но как задать вопрос об усыновлении? Это ведь просто неприлично, вызнавать такое, неприлично и может причинить боль. А принять боль собственному преподавателю по физическое культуре и рукопашному бою — это не самый умный поступок в жизни, который граничит с суицидом.

Про декана и думать не стоило, каким бы добрым и всепрощающим он ни был, но такое бесцеремонное вмешательство в дела его семьи, вероятнее всего, не оценит, и не простит. Как и любой другой живой человек.

Обо всей этой непросто ситуации я размышляла, расположившись под деревом с книгой. Благо погода еще позволяла. Правда, в итоге выяснилось, что том я держала вверх ногами.

Мантра «не мое дело» помогала чертовски плохо. Теперь дело стало моим уже на двести процентов. Ровно с того момента, как я столкнулась с некроконструктом. Хотя влезла по самые уши в странную историю с самого начала…

— У тебя сейчас такое перекошенное лицо, — раздался как гром среди ясного неба голос Дуэйна Мёрка. В этот момент он показался чересчур низким для такого худощавого и узколицего парня. — Как я понимаю, последствия излишнего любопытства не дают спокойно спать?

Не спрашивая разрешения, Картинка уселся прямо рядом со мной, на траву, сложив каким-то хитрым узлом, на который лично у меня никогда не хватало растяжки.

— Что тебе от меня надо? — с опаской спросила я, не зная, бежать со всех ног или, напротив, придвинуться поближе.

Мёрк посмотрел на меня, и я в снова удивилась тому, насколько неестественно голубые у него глаза. Как будто косметические линзы.

— Мне надо? — картинно удивился Дуэйн Мёрк. В его словах проскользнуло столько чувства собственного достоинства и почти гордыни, словно я говорила с настоящим лордом, причем не с нынешним — сейчас аристократия сплошь либеральная.