– Не надо, – сказал он неуверенно, – не надо, благодарю вас. Я… я здоров.

Я почувствовал, что он чего‑то недоговаривает. В словах старика не слышалось просьбы оставить его в покое, а раз уж я подошел, то не следовало бросать его на произвол судьбы.

– Вас что‑то потрясло? – спросил я.

Не отрывая глаз от снующих по улице машин, он молча кивнул.

– Поблизости есть больница… – начал было я.

– Не надо, – повторил он вновь и снова отрицательно покачал головой. – Две‑три минуты, и я приду в себя.

Он и на этот раз не попросил меня оставить его. Мне даже показалось, будто он не хочет, чтобы я уходил. Он все оглядывался. Потом напрягся, замер и с неподдельным изумлением уставился на свою одежду. Отпустив барьер, он поднял руку и взглянул на рукав. Затем поглядел на кисть руки – красивую, холеную, худую от старости, с усохшими суставами и вздувшимися голубыми венами. Мизинец украшало золотое кольцо с печаткой.

Кто из нас не слышал о «глазах, готовых выскочить из орбит»? Но прежде я никогда не видел, чтобы такое случалось на самом деле. Его глаза действительно готовы были выскочить из орбит, а поднятая рука вдруг задрожала. Он попытался что‑то сказать, у меня возникло опасение, что его вот‑вот хватит удар.

– Больница, – повторил я, но он снова отрицательно покачал головой.

Я просто не знал, что делать. Во всяком случае, присесть ему было необходимо. «Быть может, ему поможет рюмка коньяку?» – подумал я. Не ответив и на это мое предложение, он все же покорно последовал за мной через дорогу, в отель «Вилберн». Я усадил его и заказал две рюмки бренди. Отпустив официанта и повернувшись к своему незнакомцу, я увидел, что тот с ужасом смотрит в противоположный угол бара, в зеркало. Не отрывая от него взгляда, он снял шляпу, дрожащей рукой прикоснулся к бородке, к серебряным волосам и снова замер, все так же пристально вглядываясь в свое отражение.

Наконец принесли бренди. Добавив в рюмку содовой, он выпил ее залпом. Рука его перестала дрожать, и щеки порозовели. Неожиданно он встал, словно принял какое‑то важное решение.

– Прошу прощения, я вернусь через минуту, – сказал он, пересек зал и… остановился у зеркала.

Он стоял минуты две почти вплотную к зеркалу и внимательно себя изучал. Затем вернулся к столику, если и не успокоенный, то несколько приободрившийся, и указал официанту на наши пустые рюмки.

– Я обязан перед вами извиниться, – произнес он, как‑то странно глядя на меня. – Вы были чрезвычайно добры.

– Не стоит благодарности, – ответил я, – рад, что мог вам быть полезным. Вы, вероятно, испытали какое‑то сильное потрясение?

– Не одно, – согласился он и тут же добавил: – До чего же порой правдоподобны бывают наши сны!

Я счел за лучшее промолчать, не имея понятия, что ответить на это.

– Сначала немного жутковато, – продолжал он с наигранной веселостью.

– Что с вами произошло? – спросил я, все еще ничего не понимая.

– Во всем виноват я сам. Только я, и никто другой… Но я так торопился, – объяснил он. – Я переходил дорогу позади трамвая… за ним оказался встречный… Наверное, он меня сшиб.

– Вот оно что, понятно… Где это произошло?

– В двух шагах отсюда. На Тенет‑стрит.

– Но… но вы, кажется, не ранены, – заметил я, опешив.

– Похоже, что нет, – с сомнением в голосе согласился он, – кажется, не ранен.

На нем не было ни царапины, одежда его была в безупречном состоянии, а самое главное – трамвайные рельсы убрали с Тенет‑стрит двадцать пять лет назад.