Я внимательно рассмотрел фотографию. Очаровательная женщина. Ей можно было дать двадцать четыре – двадцать пять лет. Интеллигентное, совсем незнакомое жизнерадостное лицо, на которое хотелось смотреть и смотреть.

Слева у стола стояла тумбочка, а на ней застекленная этажерка с восемью вертикальными секциями для книг. Книги были в ярких суперобложках и выглядели новыми. Справа стояла та самая, что я видел утром в магазине Хатгарда – «Юные дни жизни».

Остальные также принадлежали перу Колина Трэффорда. Я сел в кресло и некоторое время рассматривал их сквозь стекло. Затем с трепетным любопытством взял и открыл «Юные дни жизни»…

Звук открываемой ключом двери я услышал примерно через полчаса. Я решил, что лучше показаться самому, чем быть неожиданно обнаруженным. Я открыл дверь кабинета: в конце коридора у столика я увидел женщину в замшевом полудлинном плаще, она складывала на столик принесенные свертки. На звук шагов она повернула ко мне голову. Это была она, правда, не в том настроении, что на фото. Когда я подошел, она взглянула на меня с удивлением. В выражении ее лица не было и подобия доброго приветствия любящей жены.

– О! – сказала она. – Ты дома? Что случилось?

– Случилось? – повторил я, пытаясь поддержать разговор.

– Ну насколько я понимаю, у тебя в это время назначена одна из столь важных встреч с Дикки, – сказала она с усмешкой.

– О! Ах это… да. Ему пришлось отложить это свидание, – растерянно промямлил я в ответ.

Она спокойно осмотрела меня. Очень странно, подумал я.

Я стоял, уставившись на нее. Не зная, что делать, сожалея о том, что не подумал заранее о неизбежной встрече. Дурак, не попытался даже узнать ее имя, вместо того чтобы читать «Юные дни жизни». Было ясно, что и сказал я что‑то не то и невпопад. Кроме того, ее реакция на мой ответ совсем выбила меня из равновесия. Такого со мной никогда не случалось… Когда тебе тридцать три, попасть в такое безнадежно дурацкое положение нелегко и далеко не так приятно.

Так мы стояли, уставившись друг на друга: она неодобрительно‑хмуро, я – пытаясь совладать со своей растерянностью и не в силах вымолвить слова.

Она начала медленно расстегивать плащ. Уверенности ей тоже не хватало.

– Если… – начала она.

Но в этот момент зазвонил телефон. Казалось, довольная отсрочкой, она подняла трубку. В тишине я различил женский голос, спрашивающий Колина.

– Да, – сказала она. – Он здесь.

И она протянула мне трубку, с любопытством глядя на меня.

– Хэлло, Колин слушает, – произнес я.

– О, в самом деле, – ответил голос. – Разрешите спросить почему?

– Э‑э… я не вполне… – начал я, но она прервала.

– Слушай, Колин. Я уже битый час жду тебя, полагая, что если ты не можешь прийти, то догадаешься хоть позвонить. Теперь выясняется, что ты торчишь дома. Очень мило, дорогой!

– Я… Кто это? Кто говорит? – Это все, что я мог сказать. Я скорее почувствовал, чем увидел, как молодая женщина рядом замерла, наполовину сняв плащ.

– О, ради бога, – в трубке звучало раздражение. – Что это за глупая игра? Кто это, как ты думаешь?

– Это я как раз и пытаюсь выяснить! – сказал я.

– О, перестань паясничать, Колин… Это ты потому, что Оттилия рядом? Готова поспорить, что это так, а ты идиот.