– Так, может, мне лучше спросить ее, кто вы? – предложил я.

– О, ты и впрямь туп как олух. Иди и отоспись. – Она, очевидно, бросила трубку, и телефон замолк.

Я, в свою очередь, положил трубку. Молодая женщина смотрела на меня в замешательстве. Она, разумеется, слышала все, что говорилось по телефону, почти так же ясно, как я. Она отвернулась, медленно сняла плащ и не спеша повесила его в шкаф. Когда с этим было покончено, она снова повернулась ко мне.

– Не могу понять, – сказала она, – может быть, ты и в самом деле обалдел? Что все это значит? Что натворила драгоценная Дикки?

– Дикки? – спросил я, желая узнать побольше. Легкая морщинка между ее бровей стала глубже.

– О Колин, неужели ты думаешь, что я до сего времени не узнаю голос Дикки по телефону?

Это была моя грубейшая ошибка. Действительно, трудно представить себе, что можно не отличить по голосу мужчину от женщины. И поскольку мне не хотелось казаться спятившим, я должен был разрядить обстановку.

– Слушай, не пройти ли нам в гостиную. Мне нужно кое‑что рассказать тебе! – предложил я.

Я сел в кресло и задумался – с чего начать? Если бы даже мне самому было ясно все, что произошло, – задача была не из легких. Но как доказать ей, что, хоть я и обладаю физической оболочкой Колина Трэффорда и сам являюсь Колином Трэффордом, все же я не тот Колин Трэффорд, который написал книги и женат на ней, что я всего лишь разновидность Колина Трэффорда из другого альтернативного мира? Необходимо было придумать какой‑то подход, чтобы объяснение не привело к немедленному вызову врача‑психиатра.

– Итак, что ты скажешь? – снова спросила она.

– Это трудно объяснить. – Я сознательно медлил.

– Конечно, трудно! – сказала она без тени одобрения и добавила: – Было бы, наверное, легче, если бы ты не смотрел на меня. Так. И мне было бы лучше.

– Со мною произошли весьма странные превращения, – начал я.

– О дорогой, опять?! – воскликнула она. – Чего ты хочешь – моего сочувствия или еще чего‑нибудь?

Я остановился, несколько смешавшись.

– А что, разве с ним это случалось в раньше? – спросил я.

Она холодно взглянула на меня.

– «С ним»? С кем «с ним»? Мне казалось, ты говорил о себе? А я имела в виду на этот раз Дикки, а перед этим – Фрэнсис, а перед ней Люси… А теперь самый странный и удивительный отказ от Дикки… По‑твоему, мне нечему удивляться?

Я быстро и много узнавал о своем двойнике. Но что мне до него – он из другого мира. Я сделал попытку продолжить объяснение:

– Нет, ты не понимаешь. Речь идет совсем о другом.

– Конечно, я не понимаю. Разве жены способны понимать? У вас всегда все другое. Ну да ладно, если все это для вас так важно… – и она начала подниматься с кресла.

– О, не уходи, пожалуйста! – с волнением сказал я.

Она сдерживалась, рассматривая меня. Морщинка появилась снова.

– Нет! Я думаю, мне тебя не понять. Наконец, я не смогу…

Она продолжала вглядываться в меня с тревогой и, как мне показалось, с некоторой неуверенностью.

Когда вы ищете понимания, сочувствия, обращаться к человеку в безличной форме нельзя. Но если вы не знаете, как обратиться – «дорогая», «моя хорошая», просто во имени или ласково, с детским уменьшительным именем – ваше дело совсем дрянь, особенно если вы и раньше не понимали друг друга.

– Оттилия, милая, – начал я и сразу понял, что это была непривычная для нее форма обращения.