Вечная дерготня, связанная с опекой, на которую его обрекли. Прекращение вспомоществований именно в тот момент, когда он нуждался в деньгах, «как никогда»! Устройство на работу, одна попытка за другой. «Я выполнял любую, самую грязную работу». Попытки проскочить туда-сюда, поступить в высшее учебное заведение, в одно, в другое, в третье. Всюду — неудача. Недели постельного окоченения. Шатание по улицам и голод, отнимавший способность принять какое-либо решение. Брат и сестра закрылись в своем «таинственном мире». Смерть дедушки, бабушки, смерть родителей. Возвращение. Фабрика, ставшая удавкой для всяких мыслей.
«Я часто встаю среди ночи, — сказал художник, — вы же знаете, я не сплю. Представьте себе эту голову. Если я уж выбрался из постели, я начинаю ощупывать руки, потом ноги, медленно двигать ими, что очень трудно, поскольку я не сразу достигаю равновесия. Именно из-за этой вот головы, если хотите знать, стоит мне только подняться, и возникают проблемы с равновесием, я должен остерегаться резко вставать с постели. Я стою совершенно раздетый, прислушиваюсь, напрягаю слух: снаружи вроде бы никакого движения, в гостинице тоже, словно вымерло всё человечество. Птицы, должно быть, сидят на ветвях, эти черные зимние птицы, но они даже не шелохнутся. Подойдешь к окну, выглянешь, а на деревьях птицы: толстые оперенные грудки, им уже не запеть. Не знаю, что за порода, но это всегда одни и те же птицы. Я пытаюсь несколько раз пройтись по комнате, так, чтобы голова не раскалывалась от боли, которую вызывают усилия при ходьбе. Знаете, каково быть человеком, которому неимоверной боли стоит дышать и ходить одновременно? Я осторожно присаживаюсь к столу и начинаю писать заметки, заметки обо всем, что меня занимает. Но не тут-то было, дальше третьего или четвертого слова дело не идет… разумеется, страшно, когда хочешь что-то записать… и вдруг эта мысль, которая только что была в голове и казалась вполне убедительной и ценной, пропадает вовсе. Ночи для меня — муки смертные, да будет вам известно, я коротаю их тем, что занимаюсь изучением своего тела: я сажусь перед зеркалом и рассматриваю себя. Не всё же разделываться с высокоумными вопросами. Поэтому я сейчас часто устраиваю длительные сеансы простого телосозерцания. Это единственное, оставшееся мне удовлетворение; оно смягчает боль, буча в голове стихает, жар и возбуждение уже не нарастают. Я переваливаю через ночь, через ужасное отчаяние, если хотите знать, которое запечатлено на стенах, исцарапанных моими ногтями. Видите, — сказал художник, — у меня сломаны ногти. Голова обдает такой неимоверной болью, что я и описать не могу».
Вернувшись в Шварцах, я прочитал в газете «Демократишес Фольксблатт»: «На территории Венгской сельской общины в прошлый четверг пропал без вести человек без определенных занятий, некий г. Штраух из В. Ввиду затяжного снегопада пришлось прервать поисковые мероприятия, в которых принимали участие и представители жандармерии». Вечером того же дня я закончил свою практику в Шварцахе и уехал в столицу, где продолжаю свою учебу.
Венделин Шмидт-Денглер. Томас Бернхард: смысл и значение
1
Можно ли так вот запросто полностью передать читателям другого культурного региона смысл и значение такого феномена, как Томас Бернхард? Можно ли вообще говорить о его «значении», если мы читаем Бернхарда на другом языке и в совершенно иных социокультурных обстоятельствах? Пристало ли вообще говорить о значении? В любом случае, начну с наблюдения: Томасу Бернхарду за последние двадцать лет удалось завоевать позицию классика современной литературы, и это касается не только Австрии или немецкоязычного региона. Бросается в глаза живой интерес к нему в романских странах: в Италии, Испании и Франции переведены почти все произведения Бернхарда. |