Здесь очень пригодилась катана, которую я взял с собой. Точнее, не взял. Когда я забежал к себе в комнату, то увидел лишь один меч вместо трех, а понял, что схватил подделку, только когда уже бежал к Конго. Не то чтобы это меня расстроило тогда, и уж точно не расстраивало сейчас, потому что моя поддельная турнирная катана, её «лезвие», было выполнено из прекрасного упругого диэлектрика, ничем не уступая полицейской дубинке.

Это позволяло бить… не бить, а «хлестать» обычных японских людей так, что они орали во весь голос. Все, правда, орали. Кто-то от злобы, кто-то от боевого мандража, кто-то вроде Тануки Ойи орал от слезоточивого газа, а я молчал и дрался, стараясь вывести из строя как можно больше народу, продолжающего прибывать один за другим в тумане, вызванном новыми гранатами. Ах да, эти вопли? Это местное население ощущает тонкий аромат в воздухе, от которого так хочется зарыдать!

Разобравшись с противником, который не сколько пытался ударить меня током, сколько сорвать трофейную маску, я содрал с поверженных еще две, которые и напялил на плачущих навзрыд Тануки и Хариму, а затем поволок их дальше, уже не обращая внимания на значки. Надо было спутать противнику карты. Путь к станции — самый предсказуемый, похоже, я сам загнал нас в ловушку. Или, по крайней мере, навлек погоню.

…или же нас отслеживают.

— Исключено! — хрипит Тануки Ойя, тащущий повисшую на нем девицу, захлебывающуюся слезами и кашлем, — Мы чистые! Кирью! Надо валить! Они будут в тебя стрелять!

— Бежим!

Я бы даже утащил их на себе, если бы не лабиринт, в котором мы находимся, и плачевное, в буквальном смысле, состояние наших глаз. Мне было чуть легче, схватил не так много газа, да и мог буквально заставить себя смотреть вперед, но это же не поле, а подземные ходы, в которых маркировки проходов выполнены как можно менее заметно… Тем не менее, мы перли вперед как три буйвола, оставляя за спиной многоголосое эхо несчастных бездомных, чьи жилища в данный момент заполнялись газом. И еще, почему-то, у меня за спиной негромко, но вполне отчетливо слышался рык какого-то крупного зверя. Всё бы ничего, только он приближается…

Через пару минут, посреди помещенной под землю котельной, меня сбила с ног крупная разъяренная панда, бешено вращающая красными глазами, из которых капали крупные слезы.

— Пангао! — крик Тануки Ойи заставил животное, собирающееся подмять меня под себя, отпрянуть, а меня — затормозить создание «иглы», которая, в общем-то, не успевала, — Пангао! Стой! Это же я, Тануки!

Панда, сопя и потирая морду с капающими с неё слюнями лапой, развернулась к снявшему маску Ойе, начав ворчать и реветь. В её голосе определенно слышались нецензурные интонации, на которых так беден японский язык. Тануки, за чьей спиной пряталась Харима, начал объяснять животному по имени Пангао, прямо как человеку, что тут происходит, а я, заметив в этой котельной слегка покосившуюся, но вполне рабочую раковину, отправился промыть свое лицо. Панда? Я её знаю, видели разок с Ленкой в портняжной мастерской, она сидела в очереди. Зачем панде портняжная мастерская?

…у меня не так много времени, чтобы размышлять на столь отстраненные темы.

Злая панда, наглотавшаяся газа, помахала на подпольного организатора передними лапами, а затем, подойдя ко мне, так выразительно уставилась слезящимися глазами, что я сам не понял, как принялся мыть ей морду и глаза. Тануки продолжал уговаривать животное хоть как-нибудь нам помочь, и добился того, что Пангао с рыком ткнул несколько раз лапой в потолок, на котором мы увидели люк и закрепленную к нему раздвижную лестницу, которую можно было опустить с помощью веревки. Бросив взгляд на потолок, я заметил, что освещение в этой котельной было кустарным образом изменено так, чтобы люк оказывался в тени.