Она поняла, что на этом свете женщине надеяться не на что: родись ты хоть во дворце, хоть в канаве, участь одна — попадешь в кабалу к мужчинам. Самые высокородные и неприступные девушки не минуют мужчин, этих сеятелей новой и не всегда желанной жизни.

Себя Благовесточка давным-давно потеряла, ее раздавило бремя бесчисленных потомков (она уж и имен-то всех не помнила), предоставленных собственной судьбе да целой армии нянек. Плодовитая мать махнула на себя рукой: и думать забыла, длинные ли у нее волосы и можно ли на них сесть; испарилась ее решимость во что бы то ни стало стать красавицей (что и очаровало сначала Гаруна Хараппу, а потом и капитана Тальвара), обнаружилась ее истинная суть — простой и заурядной бабы. Арджуманд Хараппа пристально следила за увяданием давней соперницы — ненависть с годами не убавилась. Она наняла фотографа (того самого, что некогда снимал Дюймовочку Аурангзеб), и тот запечатлевал Благовесточку. А Арджуманд, будто невзначай, показывала слайды Гаруну Хараппе.

— Бедный мой холостячок!—дразнила она его.—Подумать только: ты бы всю жизнь маялся с этой глупой клушкой, не найди она себе кого получше.

Жаркий полуденный ветер не долетает до севера, но порой Билькис хваталась то за шкаф, то за стол—опасалась, как бы их не унесло. Она бродила по коридорам своего нового роскошного дома, что-то бормотала себе под нос. Но однажды заговорила громче, и Реза Хайдар услышал.

— Как ракета взлетает к звездам? — невнятно обратилась она к самой себе. — От земли оторваться нелегко. Пока ракета поднимается, ступень за ступенью от нее отпадает. А уж до неба долетит — один нос останется, и земное притяжение ему нипочем.

— И что тебе только в голову лезет! — нахмурившись, заметил Реза. Хоть и притворился он, что не понял жену, хоть и намекал Омар-Хайаму, что мысли у Билькис блуждают совершенно неприкаянно, как и она сама, — все же смысл ее слов очевиден: по ее предсказанию он вознесся высоко, выше некуда, но пока поднимался, один за другим отпадали от него люди, точно использованные ступени — от ракеты, стремящейся к звездам, к звездам на погонах: Дауд, Благовесточка, сама Билькис. «А чего мне, собственно, стыдиться? — утешал он себя. — Ничего дурного я им не сделал».

Судьба не баловала Билькис: вот золотой рыцарь на коне махнул ей напоследок вымпелом, вот поглотил ее огненный вихрь; убили небезызвестного ей киношника; она не сумела родить сына и, значит, сохранить мужнину любовь; заболела старшая дочь, учинила «индюшачий погром», а младшая опозорилась со свадьбой. Но самое страшное поджидало здесь, в этом дворце — о таком сызмальства мечтала принцесса Билькис. Увы, он тоже не принес счастья, жизнь не налаживалась, все шло прахом. Величие ее оказалось пустым, и это сознание непомерно давило. Вконец же сломило Билькис созерцание любимой доченьки Благовесточки — та чахла на глазах под спудом непомерного потомства, и нечем ее утешить.

Как-то утром Билькис на глазах у домочадцев и слуг закуталась в черное покрывало, опустила плотную чадру, хотя и не думала выходить из дома. Реза Хайдар спросил, что бы это значило, на что она, пожав плечами, ответила, что «слишком жарко, хочется шторы опустить». К тому времени изъяснялась она преимущественно иносказательно, шепча то о шторах и занавесах, то об океанах, то о ракетах. Вскорости все привыкли и к этим образам, и к этой чадре загадочности — ведь у каждого свои заботы.