Изменить размер шрифта - +
 — Ну что ж, тут явно оплошал мой заместитель Глинкин, комплектование кооперативов наблюдает он, и на него будет наложено строгое взыскание. Но, с другой стороны, как он мог знать, жулик этот человек или честный, если само правление кооператива этого не знало?

— А вы не допускаете, что тут могло быть не чисто? — спросил следователь.

— Ну, знаете… — Лукьянчик возмутился, и так искренне, что лицо у него пошло красными пятнами. — Вы что же, хотите сказать, что я держу у себя замом нечистого человека? А может быть, мы с ним махлюем вместе? Нет, я такой разговор не понимаю, не принимаю и буду просить прокурора…

— Я сказал чисто предположительно… Извините, — смутился следователь…

От этого посещения прокуратуры все-таки надолго осталось безотчетно тяжкое впечатление.

— Да не придавайте вы значения чепухе, — успокаивал его Глинкин. — Ну, распутают они эту историю с Гитальниковым, объявите мне выговор, а то и поставьте вопрос об освобождении. Я честно говорю — зла иметь на вас не буду, важно, чтобы и тень тени не пала на вас.

Тогда все рассосалось, и дело ограничилось только тем, что на президиуме исполкома он сделал замечание Глинкину за невнимательный контроль над кооперативным жилищным строительством…

 

Теперь Глинкин в тюрьме, и следователи небось впились в него, как клещи. Но Лукьянчик спокоен — во-первых, то клятвенное с ним условие и, наконец, сам он ни у кого копейки не взял. Брал только Глинкин, а то, что Глинкин делился с ним, это уж их личное дело. Сколько им получено от Глинкина, теперь уж и не сосчитать, но это его чистый личный долг.

…Три года все шло как по маслу. И сейчас Лукьянчик еще не верит, что для Глинкина все кончено, он всегда говорил — доказательств нет и не может быть! Те, кто давал ему сотни и даже тысячи, во-первых, сами могут оказаться в суде на той же скамейке, давать — тоже преступление. Во-вторых, кому из них, получив хорошую квартиру, захочется омрачать праздник доносами, беготней по повесткам и так далее?

Однако надо было работать.

Лукьянчик раздернул две последних гардины и сел за стол. Рука привычно нащупала упруго пружинную кнопку, приглушенно слышался звонок у секретаря, и тотчас в дверях возникла его верная Лизавета Петровна, Лизочка, а иногда и Лизок. С первого дня она с Лукьянчиком — старая секретарша, когда умер председатель, ушла на пенсию, а Елизавету Петровну он спас — взял из райфинотдела, где она была намечена под сокращение штатов.

— Соедини меня с народным контролем.

— Вас ждет Русланов.

— Ладно, давай его сюда, а потом соединишь с контролем.

Начальник ремстройтреста Русланов был почти ежедневным визитером у Лукьянчика; слывя в районе безудержным оптимистом и весельчаком, он был еще и порядочным хитрецом. Вот и его частые визиты в исполком тоже от хитрости. Интересно, что у него за предлог на этот раз?

Будто вломившись в кабинет, Русланов, еще идя к столу, начал говорить о каком-то подкинутом ему объекте, ремонтом которого должны заниматься железнодорожники, а не он.

— Вы скажите мне, разве у нас своего недостаточно? — энергично говорил он; пожимая руку Лукьянчику и садясь. — Так вот же — взваливают на нас, на нас все валят, кому не лень.

— Что за объект? — спросил Лукьянчик и вдруг подумал, что ему хотелось бы быть сейчас на месте Русланова, заниматься своими, черт бы их побрал, даже не своими объектами и иметь все выговоры, вклеенные в его личное дело.

— Помните мост у кирпичного завода? Так завод на том берегу, а на этом я строю торговый павильон. По мосту проложена заводская железнодорожная ветка для вывозки кирпича.

Быстрый переход