Заместителю министра, как видно, его откровенность понравилась, он рассмеялся:

— Прекрасно, если расхождение только по этому вопросу… — Соловьев закурил сигарету и, выпустив дым вверх, проследил за ним и потом перевел внимательный взгляд на Горяева: — Но, между прочим, исправить сие не поздно. Ведь с холостяцкой вольницей, судя по справке, покончено?

— Я уже думал об этом, — тихо ответил Горяев.

— Так что я могу сказать… там, что этот пункт анкеты будет исправлен в самое ближайшее время?

— Но не завтра же? — улыбнулся Горяев.

— Ясно, ясно, — ответно улыбнулся Соловьев и подвинул к нему пачку сигарет. — Не курите?

— Спасибо… Как-то миновала чаша сия.

— А чаши иные? — без теки улыбки спросил Соловьев.

— Не знаю, какие вы имеете в виду… но какие-то не миновали, — тоже вполне серьезно ответил Горяев.

— А такой тяжелой чаши, чтобы мешала работать, в руках не держите?

— Думаю — нет.

— Ваш тесть — знаменитый строитель Невельской?

— Я не люблю напоминаний об этом, — смотря в сторону, обронил Горяев.

— Это еще почему?

— Мне рассказывали про одного крупного военного, который женился на знаменитой балерине, и с того дня о нем говорили — не герой войны, а муж балерины, и в этой ипостаси он стал гораздо больше известен.

— О-хо-хо! Хо-хо! — смеялся заместитель министра. — Так вы, оказывается, тщеславный?

— Здоровое тщеславие, товарищ заместитель министра, не порок…

Горяев видел, что нравится Соловьеву.

— Ну что же, Евгений Максимович, будем считать неприятную процедуру законченной.

— Почему же неприятную? — удивленно улыбнулся Горяев. — Мне она весьма приятна.

— Когда ведешь такой, анкетный, разговор, хочешь того или не хочешь, в основе разговора недоверие. Вот вас, например, горячо рекомендовал Сараев, вы работаете у него в главке, он вас прекрасно знает, а я, говоря с вами, должен исходить из предположения, что Сараев в вас ошибается. В общем, я страшно не люблю такие процедурные разговоры с кандидатами на повышение. Наконец, скажу вам откровенно — довольно часто руководители среднего звена умышленно, чтобы разделить с нами ответственность за назначение, волокут своих кандидатов в наши кабинеты. — Заметив, что Горяев нахмурился, заместитель министра поспешно добавил: — Я Сараева в виду не имею, и я сам хотел на вас посмотреть. Ну ладно, разговор позади, и я думаю, что в понедельник вы можете перейти в свой новый кабинет.

— А куда, кстати, уходит прежний начальник отдела? — поинтересовался Горяев.

— Вы знаете, он уже в летах, все время болеет, до пенсии ему два года, и на это время мы переводим его, с сохранением оклада, в секретариат министра. Он уже не тянул, а руководство министерства считает ваш отдел своими глазами, ушами и руками.

— А ум не нужен? — рассмеялся Горяев.

— Что? А! — Соловьев тоже посмеялся. — Такие глаза, уши и руки, которые действуют без ума, нам не нужны. В общем, продумайте наиболее продуктивную работу отдела, помогайте оперативности всего министерства. Желаю успеха…

Ну что ж, в этот день Горяев мог считать, что избранный им образ жизни не так уж плох и, оказывается, совсем не мешает идти вверх…

Глинкина вела в камеру дежурная выводная — Галина Бутько, и он то и дело оборачивался к ней и повторял одну и ту же фразу: «Ой-ой, мой следователь теряет терпение, а я гуляю с такими красавицами!»

— Давай без самодеятельности, — строго сказала конвойная.