Я называю себя и спрашиваю, где мой телефон.

— Телефон, не знаю. Его, кажется, не было. А фотоаппарат ваш японский лежит вместе с вещами в камере хранения. Я потом дам туда вашу фамилию и при выписке вы всё получите.

— А телефон как же? — беспокоюсь я. — У меня там вся важная информация, все телефоны редакций.

— Вы только не волнуйтесь, — успокаивающе говорит сестра, — вам нельзя волноваться. У вас ещё сотрясение мозга, наверное. А телефон, может, найдётся. Но вот подошла санитарка. Сейчас мы вас отвезём в операционную.

Санитарка, оказывается, приехала с тележкой, на которую меня обнажённого перекладывают четыре женские руки.

От неожиданной боли в левой руке я вскрикиваю.

— Ничего, ничего, — ласково говорит сестра, — сейчас наложат гипс и всё будет в порядке.

Но эти слова я уже слышу откуда-то издали, так как снова теряю сознание.

В палату меня возвращают всего перебинтованного. На руке от локтя до кисти гипс. Руку подвесили на кронштейне возле кровати. Грудь тоже забинтована, так как оказалось, что одно ребро с левой стороны треснуло: пришлось его ремонтировать. Но я уже пришёл в себя и опять спрашиваю про мобильный телефон. Где он, никто не знает. Его не нашли в карманах моей одежды. Видимо, он выпал, когда меня выбросило взрывом из машины.

Я прошу сестру:

— Пожалуйста, позвоните мне домой и скажите, что я жив и здоров.

Сестра смеётся:

— Что вы здоровы, сказать можно только условно. Вообще-то вы больны. Кроме того, что вы перевязаны, у вас лёгкое сотрясение мозга. О здоровье повременим говорить положительно.

Но она записывает номер телефона моих родителей и, несмотря на ночное время, идёт звонить. Я знаю, что мои волнуются и не спят. Сестра обещает сказать, чтобы привезли утром новый мобильный телефон, и мой ноутбук.

Меня занимает одна мысль: как получилось опять совпадение в судьбах Юджина и моей. Пуля нашла его, а меня поймало взрывом. То, что у машины взорвался бензобак — это верно, однако не потому что я курил. Я хорошо видел парня, бросавшего в мою машину бутылку с зажигательной смесью. Потому и среагировал, потому и выскакивал из машины, потому меня и не убило взрывом на месте, а отшвырнуло взрывной волной. Но что ж это за чёртовы совпадения? И чем наши судьбы закончатся? Судя по аналогии совпадений, Евгений Фёдорович тоже жив, как и я.

Хочется пить. Прошу соседа по койке, молодого парня, принести попить. Он говорит, что вода в столовой есть в чайнике, и он может принести, но там нет стакана, есть ли у меня своя кружка. У меня, конечно, её пока нет, а пить хочется. Парень обещает найти стакан у дежурной медсестры, но не находит. Она сказала, что у больных должна быть своя посуда. После долгих хождений парень всё-таки приносит стакан кипячёной воды.

Меня поражает не то, что в больнице нет стакана (в это я просто не верю), а полное отсутствие у некоторого персонала желания оказать реальную помощь впервые попавшему к ним больному, отсутствие элементарного сочувствия, с которого фактически должна начинаться любая больница, как театр начинается с вешалки. Сочувствие, сострадание.

Ночь проходит беспокойно. Поворачиваться нельзя. Во сне приходят кошмары, и я постоянно просыпаюсь. Думаю о том, правильно ли мне соединили кости на руке. Вспоминаю историю, случившуюся во время моей работы в качестве переводчика на Шпицбергене сразу после окончания института. Это было что-то вроде языковой практики до того, как я стал журналистом.

Когда я приехал на Шпицберген, больница шахтёрского посёлка Баренцбург — форпоста России в Арктике — была оснащена по первому слову техники, но давно. А в это время в соседнем норвежском посёлке Лонгиербюен построили новый госпиталь с новым оснащением. Тогда руководство норвежского госпиталя предложило своим российским соседям в порядке шефской помощи свой большой рентгеновский аппарат из старого госпиталя.