Я оставляю вам маленький знак внимания: нечто очень близкое и дорогое для одного из вас. Вы найдете его в месте, где я имел обыкновение коротать свои дни, прежде чем решил сменить квартиру. Она очень мила, мистер Мейрс — и очень вкусна, если вы позволите мне эту маленькую остроту. Мне она больше не требуется, поэтому я оставляю ее вам, чтобы вы могли утолить и ваш голод, если захотите. Посмотрим, понравится ли она вам в ее нынешнем состоянии.

Дорогой Петри, вы лишили меня самого преданного и полезного слуги, какого я когда-либо имел. Вы вынудили меня самолично участвовать в его уничтожении; поверьте, что в этом случае мой обычный аппетит изменил мне. Вы подкрались к нему врасплох. За это я отплачу вам тем же. Сперва будут ваши родители. Этой ночью… Или следующей… или как-нибудь еще. Потом вы. В моей церкви вы будете играть роль певчего-кастрата.

И отец Каллагэн — вы позволите так к вам обращаться? Думаю, что да. Я предвидел ваше участие в игре сразу же, как прибыл в Джерусалемс-Лот, как хороший шахматный игрок предвидит ходы своего противника. Впрочем, католическая церковь — далеко не самый старый мой противник. Я уже был стар, когда она была юной, когда ее приверженцы таились в римских катакомбах и малевали рыб на стенах. Я уже был силен, когда эти хлебоеды и винопивцы, поклоняющиеся спасителя заблудших овечек, были слабы и ничтожны. Мои ритуалы были древними, когда ритуалов вашей церкви еще не было и в помине. Но не буду углубляться. Я знаю пути добра, как и пути зла. Я еще не пресытился.

И я достану вас. Как, спросите вы? Не носит ли отец Каллагэн знак креста, охраняющий его и ночью и днем? Нет ли у него чар и снадобий, христианских и языческих, способных отпугнуть меня? Да, да и еще раз да! Но я живу гораздо дольше вас. Я мудр. Я не змея, но Отец всех змей.

Но вы говорите, что этого мало. Да, этого мало. В конце концов, „отец“ Каллагэн, я заставлю вас попрать ногами вашу веру. Она слаба и полна колебаний. Ваша болтовня о любви — сплошное лицемерие. Только о бутылке толкуете искренно.

Мои дорогие друзья — мистер Мейрс, мистер Коди, юный Петри, отец Каллагэн — желаю успеха. Будьте как дома. Вино приготовлено специально для меня последним владельцем дома, которого я, к величайшему сожалению, не успел повидать. Если желаете, отведайте его, пока не окончите всех ваших дел. Мы еще встретимся, и я выскажу вам свои соображения в более удобное для меня время.

А пока — всего хорошего.

Барлоу».

Дрожа, Бен почти уронил письмо на стол. Он посмотрел на остальных. Марк стоял, сжав кулаки, рот его скривился, будто он проглотил какую-то гадость. Лицо Джимми было бледным и на удивление мальчишеским. Отец Каллагэн держался прямо, но губы его дрожали.

И все они смотрели на него.

— Пошли, — сказал он.

Перкинс Гиллспай стоял на крыльце кирпичного муниципального здания, наводя на что-то свой цейссовский бинокль, когда Нолли Гарденер выскочил из патрульной машины, подтянул ремень и пошел к начальнику.

— Что там, Перк? — спросил он.

Перкинс молча передал ему бинокль, ткнув пальцем в направлении дома Марстенов.

Нолли взглянул. У дома стоял старый «паккард» и рядом с ним новый желтый «бьюик». Бинокль был не достаточно сильным, чтобы разглядеть номер. Он опустил его.

— Машина доктора Коди, да?

— Похоже, что так, — Перкинс сунул в рот «Пэлл-Мэлл» и чиркнул спичкой о кирпичную стену.

— Я никогда не видел там машин, кроме этого «паккарда».

— Я тоже, — спокойно сказал Перкинс.

— Может, съездить туда и посмотреть? — спросил Нолли без обычного энтузиазма.