Среди людей, которых полиция штата хотела бы отыскать, числятся также Джон Гроггинс, пастор методистской церкви Лота; отец Дональд Каллагэн, католический священник церкви святого Андрея; Мэйбл Вертс, вдова, занимавшаяся церковными делами и благотворительностью; Лестер и Хэрриет Дарэм, работавшие на ткацкой фабрике, Ева Миллер, владелица местного пансиона…

Через два месяца после появления этой статьи, мальчика пригласили в церковь. Он в первый раз пошел на исповедь — и рассказал все.

Священник был стариком с белыми волосами и лицом, состоящим из одних морщин. Глаза его на выдубленном солнцем лице удивляли блеском и быстротой. Они были голубыми, очень ирландскими. Когда мужчина зашел к нему во двор, священник сидел на веранде и пил чай. Рядом с ним стоял человек в костюме, прическа которого, разделенная пробором, напомнила мужчине фотографии 1890-х годов.

Человек сказал:

— Я Хесус де ла Рей Муньос. Отец Гракон просил меня переводить, поскольку он не знает английского. Отец Гракон оказал моей семье услугу, которую я не вправе забывать, поэтому будьте уверены, что сказанное вами умрет во мне. Приемлемо ли это для вас?

— Да. — Он пожал руку Муньосу, а потом священнику. Тот спросил что-то по-испански и улыбнулся. Слева у него во рту оставалось только пять зубов, но улыбка была открытой и радостной.

— Он спрашивает, не хотите ли вы чаю? Это зеленый чай. Хорошо утоляет жажду.

— С удовольствием.

Благословив их, священник спросил:

— Это не ваш сын?

— Нет.

— Его исповедь была очень странной. Фактически я не слышал ничего подобного за все время, что я служу.

— Это меня не удивляет.

— Он плакал, — сказал отец Гракон, отпивая чай. — Страшный плач. Он исходил их самой глубины души. Могу я задать вам вопрос, который вызвала в моем сердце его исповедь?

— Нет, — сказал спокойно мужчина. — Не спрашивайте. Он говорил правду.

Гракон кивнул еще до того, как Муньос перевел эти слова, и лицо его словно окаменело. Он наклонился вперед, зажав ладони между колен, и долго что-то говорил. Муньос внимательно слушал и, когда священник закончил, сказал:

— Он говорит, что в мире много странных вещей. Сорок лет назад крестьянин принес ему ящерицу, кричавшую женским голосом. Видел он и человека со стигматами, следами мучений Господа нашего, которые кровоточили в Страстную пятницу. Он говорит, что это, то, о чем он узнал, ужасно. Что это очень опасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Это просто гложет его. Он говорит…

Гракон опять сказал что-то.

— Он спрашивает, понимаете ли вы, что случилось в этом вашем Новом Иерусалиме?

— Джерусалемс-Лот, — поправил мужчина. — Да. Я понимаю.

Гракон снова спросил.

— Он спрашивает, что вы собираетесь делать дальше?

Мужчина медленно покачал головой.

— Я не знаю.

Гракон еще что-то сказал.

— Он говорит, что будет молиться за вас.

Через неделю он проснулся в поту от ночного кошмара и позвал мальчика.

— Я возвращаюсь, — сказал он.

Мальчик побледнел под слоем загара.

— Поедешь со мной? — спросил мужчина.

— Ты меня любишь?

— О Господи, конечно да!

Мальчик заплакал, и мужчина обнял его за плечи.

Он не мог больше спать. Из темноты на него глядели лица, неясные, будто припорошенные снегом, и когда ветки деревьев задевали крышу, он подскакивал.