– Опричный стол, великая госпожа… – осторожно напомнила ключница.

Княгиня промолчала.

– Ясно. Хмельной мед, – понимающе склонила голову служанка.

– У меня ныне много хлопот, Пелагея, – окинула взглядом палату Софья Витовтовна. – Посему поручаю этот пир тебе. Коли все пройдет гладко, получишь два рубля в награду. Распоряжайся! Я же пошла переодеваться.

У задних ворот слуги все еще продолжали разгружать березовые хлысты. Правда, судя по устало дышащим лошадям – это был уже другой роспуск.

– Наше почтение, Юрий Дмитриевич, – снова склонились в поклоне работники.

– А откуда это ты, княже? – послышался среди общего почтения мальчишеский голосок.

– Тебе что за дело до хозяйских хлопот? – Старшие подворники тут же наградили нахального отрока звонким подзатыльником.

– Для искренней молитвы свита не нужна, – совершенно не проявив недовольства, мимоходом откликнулся Юрий Дмитриевич давно заготовленной фразой, шагнул во двор, обогнул свои хоромы и заскочил в баню.

Престарелый холоп, увидев хозяина, громко проглотил не вовремя оказавшееся во рту вино, вскочил и поклонился:

– Я побегу, велю гнедую оседлать?

– Беги! – согласился князь.

Свое дело Плечо знал: на лавке хозяина дожидались исподняя шелковая рубаха, пронзительно-изумрудные бархатные штаны, парчовая ферязь, округлая соболья шапка, наборный пояс из янтарных и хрустальных пластин с двумя оправленными в резную слоновую кость ножами и малиновый плащ нежнейшего индийского сукна с бобровым подбоем и самоцветной заколкой.

Воевода скинул с себя скромные одежды, прошел в баню, опрокинул на голову ушат чуть теплой воды, пригладил мокрые волосы, выжимая на спину струйки воды. Вернулся в предбанник, наскоро вытерся, оделся. Шагнул на крыльцо – и слуга тут же подвел прямо к ступеням богато оседланного, статного туркестанца.

И спустя четверть часа князь Звенигородский уже спешивался возле великокняжеского дворца.

– Рад видеть тебя снова, брат мой и повелитель! Рад видеть так же и тебя, Софья Витовтовна!

– И я рад видеть тебя, брат мой, – поклонился в ответ великий князь.

– Вот, Юрий Дмитриевич, – поднесла воеводе серебряный с эмалью корец хозяйка дома. – Испей киселя с дороги, утоли жажду.

Князь Звенигородский принял из ее ладоней изящный ковшик, быстро осушил и перевернул, показывая, что не осталось ни капли. С поклоном вернул. Однако целовать хозяйку, по старинному обычаю, не стал. Что, впрочем, оскорблением никогда не считалось. Мало ли, у гостя жена шибко ревнивая али сам чеснока не ко времени поел?

– Входи в дом, гость дорогой, – посторонившись, указал рукой на двери великий князь. – Преломи со мною хлеб насущный, угостись, испей, чем бог послал.

Софья Витовтовна в этот миг отступила в сторону и отвернулась к свите, заговорив о чем-то со своей кравчей, княгиней Горчаковой. Посему гостю пришлось проходить в дом мимо спины хозяйки и без ее внимания.

Великий князь Василий, наблюдая за подобным небрежением на грани грубости, недовольно покачал головой.

Однако отвернувшаяся княгиня сего укора тоже не заметила.

По счастью, братья шли по коридорам дворца без особой поспешности. Посему хозяйке удалось их нагнать еще на полпути, и в просторную, светлую пиршественную палату, пахнущую свежим хлебом, жареным мясом и кисловатым духом от множества солений, знатнейшие люди великой Руси вошли одновременно: правитель Московский с супругой под руку и их лучший воевода: князь Юрий Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, властитель Звенигородский, Галицкий, Рузский и Вятский.