Впрочем, потом Маша понимает, что плакала не одна она.

 _________________

 Ей позволили пройти в реанимацию, хотя Васька еще без сознания. Более того, ее великодушно оставили с ним наедине.

 Она смотрит на него, на бледное лицо с побледневшими же веснушками. Глаза закрыты, тени под ними не только от ресниц. Все-таки как же трудно ему пришлось за последнее время, просто невообразимо. Светло-рыжие волосы разметались по подушке почти по-девичьи. Нет, парня надо срочно стричь. Маша слегка улыбается. И может себе наконец-то твердо сказать: "Все хорошо. Все в порядке. Он выдержал. Он смог".

 А потом ее ждет нежданный подарок. Она видит, как дрогнули его ресницы. Взгляд - поначалу совершенно мутный, дезориентированный, непонимающий. Моргнул раз, второй. Прорезалось фирменное Басово выражение лица: "Мне все трын-трава". Маша не дает ему повода первому сказать глупость.

 - Привет.

 - Привет. Ну что, доктор, - он слегка морщится, - я смогу теперь, после операции, танцевать танго?

 Неисправим.

 - А до операции мог?

 - Неа.

 - Ну, значит, и после не сможешь. А вот ходить - запросто. Доктор Рошетт в этом совершенно уверен.

 - Правда?

 - Да.

 - Черт. Блин, - он говорит это тихо и почти безэмоционально. Закрывает глаза и шепчет, с прикрытыми веками: - Неужели, правда?

 - Клянусь своим "Никоном".

 Он открывает глаза и столько в них... что кажется, будто включили мощную лампу.

 - "Никоном"? Это святое. Верю.

 - Рад? - она спрашивает об очевидном, но очень хочется с ним поговорить.

 Бас медленно кивает, а Маша спохватывается.

 - Ой, надо же позвать... доктора там, или медсестру. Ты как себя чувствуешь вообще?

 - Выпить хочется просто смертельно.

 - Вряд ли тебе сейчас можно, - улыбается Маша.

 - Мне категорически нельзя. Но хочется от этого не меньше.

 _________________

 Над Парижем стоит образцово-показательная поздняя весна, выказывающая твердое намерение перейти в такое же образцово-показательное начало лета. Цветут каштаны, толстые парижские голуби степенно и вальяжно избегают внимания детворы, взлетая лишь по самой крайности. Пожилые парижане играю в "шары", с плавучих ресторанов на канале Урк слышно живую музыку.

 Все это Бас видит Машиными глазами. Каждый день Мария приносит ему улов. Маленькие фотозарисовки Парижа - красочного и грязного, шумного и задумчивого, загадочного и прямолинейного. Это Машин Париж.

 Разглядывая фотографии, Бас понимает - как она талантлива. Она умеет видеть чудо в обыденности - качество, которое отличает волшебников с камерой в руках от всех прочих смертных. А, с другой стороны, совершенно очевидно - сколько на это потрачено времени. Огромное количество времени на то, чтобы развлечь его. Постепенно начинает приходить осознание - сколько она вообще сделала для него. И продолжает делать.

 ________________

 - Я с тобой никуда не поеду!

 - Спокойно, больной! Вам вредно нервничать, - Маша постукивает пальчиками по спинке кресла-каталки. - Что за недоверие? У меня права уже четыре года. Уж с твоим креслом как-нибудь управлюсь.

 - Не хочу!

 - Вот капризный! А за контрабанду?

 - Что ты имеешь в виду? - и в самом деле озадачен.

 - Я сейчас везу тебя гулять. А завтра принесу тебе бутылку пива.

 Он не тратит ни секунды на размышление.

 - Две!

 - Я полагаю, торг здесь не уместен. Одна! Но! Твое любимое чешское темное.

 Вздыхает.

 - Ладно. Черт с тобой.

 - Вот и отлично. Ну что, красивая, поехала кататься?

 - Красивая?!

 - Конечно, красивая! Просто Василиса Прекрасная! После того, как ты наконец-то соизволил косы состричь.