|
В кипящий котел ревности человек обычно добавляет капля за каплей все унижения, какие ему пришлось перенести в жизни; каждую несправедливость, каждую опасность, что выпадала на его долю, каждую потерю, которую он понес и все свои страхи; там же варятся наши сомнения, ощущение тщеты существования; и наше подсознательное ожидание кончины, смерти и небытия. А наверху, как пена на варенье, остается сознание того, что все потеряно; в особенности таимая каждым надежда, что когда-нибудь, однажды, нас посетит истинная любовь, и мы будем любить и верить — и сами будем любимы.
Туда, в этот котел была брошена мысль, что ему, Клиффорду, в жизни лишь завидовали или восхищались им, но никогда, никогда не любили: даже его собственные родители. Туда же ушло воспоминание о девушке по вызову, что презирала его больше, чем он презирал ее — такое не вытравить из души. И еще, и еще… как он был осмеян, оплеван; и его неспособность, и его стыд и отчаяние… Не говоря уж о школе, когда он был нескладным, тощим, да еще и малорослым, в то время как другие были высокими: он начал расти, лишь когда достиг шестнадцати… и тысячи других унижений детства. Бедняга Клиффорд: одновременно и слишком настырный, и слишком чувствительный… Теперь все эти ингредиенты варились и стекались в единую массу горя и отчаяния. Он был убежден, что пока он лежит здесь, на их кровати, без сна, Хелен находится в чьих-то руках; что губы Хелен целуют губы кого-то более молодого, страстного и сильного… Нет, Клиффорду не забыть той ужасной ночи… И никогда уже, я боюсь, он не сможет вполне доверять Хелен, так круто посеяла в его душе зерна сомнения Энджи… В восемь часов утра прозвенел звонок, Небритый, разбитый, отравленный своими же собственными фантазиями, влюбленный так отчаянно, что никогда ранее и предположить не мог, Клиффорд открыл дверь Энджи. — Что с Хелен? — был его первый вопрос. — Где она? Ты знаешь? Энджи ничего не ответила. Она молча поднялась по лестнице в спальню, сняла с себя одежду — и легла, проворно прикрывшись простыней. — Во имя всего, что было между памп, — сказала она. — И в благодарность за миллионы моего отца. Ему необходимы сведения о Боттичелли, если это, конечно, он. Внемли моему совету: деньги можно получить от показа новых мастеров, а не старых. — Деньги можно получить от показа и тех, и других, — отвечал Клиффорд. Но тон Энджи был молящим. Она была для Клиффорда предметом знакомым, она была здесь, наконец. А он был расстроен сверх меры. (Думаю, что я сказала достаточно в защиту Клиффорда, и мы простим ему и в этот раз). Клиффорд лег рядом с ней, представил себе, что это не Энджи под ним, а Хелен — и почти преуспел; потом Энджи очутилась на нем, и тут он потерпел совершенное фиаско. Еще до того, как все безрезультатно закончилось, он уже пожалел об этом. Кажется, мужчины сожалеют об этом даже чаще, чем женщины. — Так где Хелен? — спросил он, как только освободился из-под Энджи. — Она в клинике «Де Вальдо», — как ни в чем не бывало отвечала Энджи, — делает аборт. Операция назначена на десять. На часах было 8.45. Клиффорд начал поспешно одеваться. — Почему она не сказала мне? — спросил он. — Дурочка! — Клиффорд, — томно и с укором произнесла с постели Энджи, — неужели тебе невдомек, что это оттого, что ребенок не твой? Клиффорд замедлил движения. Энджи было хорошо известно, что если ты только что изменил сам, как сделал это Клиффорд, то ты легче поверишь в измену своего партнера. — Ты так доверчив, Клиффорд, — продолжала Энджи, и напрасно она это сказала, потому что, одеваясь, Клиффорд поймал отражение Энджи в старинном оправленном в золото зеркале, в которое, должно быть, гляделась добрая тысяча женщин, поскольку зеркалу было триста лет. |
