Это был самый замечательный вечер в ее жизни. Она была тайно влюблена в Уэйна с тех пор, как его увидела. Пока все суетились вокруг маленького Генри, Росита с тоской взирала на одинокого и задумчивого Уэйна, который казался в доме посторонним. Ей всегда хотелось любить его, нежно обнять, пожалеть, потому что ее доброе сердечко чувствовало, что он глубоко несчастен. Но она никогда и не мечтала, что он ее заметит. Теперь она пила вино, голова немного кружилась. Она отказывалась, когда он снова наполнил ее бокал, но он так мило настаивал, что она выпила. Добрая католичка, воспитанная церковью, Росита понимала, что ей не следует оставаться с ним наедине. Но она не могла уйти. Он так красив, так внимательно ее слушает. И разве один вечер за столом, пара бокалов вина и несколько поведанных ему секретов такой уж большой грех?

Уэйн поставил пластинку с медленным вальсом Штрауса и пригласил ее танцевать. Она сразу же насторожилась, но, когда он встал, нежно улыбнулся и протянул к ней руки, не смогла устоять. Пока они танцевали, Уэйн зарывался лицом в ее волосы, щекой ощущая их шелковистость. От нее пахло розами и мылом, о чем он ей и сообщил. Ритуал соблазнения был для него настолько привычным, что он выполнял его почти механически.

— Ты очень красивая, Росита, — прошептал он.

Сердце ее замерло, ибо еще ни один мужчина не говорил ей таких слов. Медленно танцуя, он вывел ее на веранду, куда выходила открытая дверь его спальни. Она запротестовала, когда он ввел ее туда, но он уже ощущал дурманящее голову желание, готовое вырваться наружу. Возможно, дело было в воспоминаниях об отце и Ирме, но Уэйн внезапно ощутил, что хочет Роситу с совершенно новой для него страстностью.

— Сеньор, — протестующе прошептала она, когда он начал расстегивать ей кофточку.

Несмотря на сопротивление, он быстро обнажил ее груди. Они оказались полными, торчащими, с очень темными ареолами вокруг сосков. Он осторожно взял их в ладони, и их тяжесть и шелковистость немедленно возбудили его еще больше. Он коснулся соска большим пальцем, и Росита застонала наполовину от страха, наполовину от наслаждения. Она смутно понимала, что надо уйти, остановить его.

— Пожалуйста, сеньор. Мы… мы не должны.

Уэйн мягко возразил, наслаждаясь всегда испытываемым им в такие моменты ощущением власти едва ли не больше, чем самим половым актом. Он поднял ее, как будто она ничего не весила, положил на огромную кровать и припал губами к одному соску. Она схватила его за волосы, пытаясь оттолкнуть, и ее загорелые пальцы резко выделялись на его светлых волосах.

Уэйн, ощущая растущее неудобство от стиснутого брюками возбужденного члена, потянулся к молнии. Мимоходом он задел ее бедро, и она сразу же замерла. Воспользовавшись моментом, он ухватился за край юбки и поднял его, проведя пальцами по длинной, гладкой ноге. Росита закрыла глаза.

— Ради Бога… нет, не надо, — пробормотала она, но ее ноги предательски раздвинулись, и он быстро стянул с нее простые детские белые трусики.

Мгновение он с изумлением смотрел на пышный куст темных волос. Потом коснулся его, и Росита инстинктивно в испуге сжала ноги. Все происходило так быстро, что она не вполне осознавала происходящее. Она не привыкла к алкоголю, и теперь ей казалось, что ее голова набита ватой.

Он нетерпеливо раздвинул ей ноги, ему хотелось проникнуть в ее лоно. Когда он провел языком по ее клитору, она застонала и нахмурилась. Так нельзя… Ощущение было приятным, но она не должна…

Уэйн занялся ею всерьез, и ее стоны перешли в крики, голова моталась по подушке из стороны в сторону. Лежа с задранной до пояса юбкой, она вдруг почувствовала накатывающую волну экстаза и беспомощно выгнула спину.

— Ради Бога, — снова прошептала она, и ее тело начало дергаться под его руками.