Плохое настроение, возникшее среда дня, не покидало Газанфара, и он предлагал тост за тостом, Татьяна не сдерживала, чувствовала, что Рустамова мучает какая-то проблема, но затронуть ее трезвым он не решался. Когда принесли долгожданных перепелок, Газанфар вдруг вместо тоста объявил:

— Татьяна, я решил оставить прокуратуру.

— Почему? Зачем? — не показывая особого интереса, спросила Шилова.

— Устал. Запутался. Заврался. Да разве это сейчас работа! Ты ведь не знаешь, что значило раньше служить в прокуратуре республики! — ответил с пафосом Газанфар и, безнадежно махнув рукой, как несмышленышу, выпил залпом очередную рюмку коньяка.

— Ты хорошо подумай, может, все и образуется, — по-женски участливо произнесла Татьяна, — такие дела сгоряча не делаются…

В этот момент у столика оказался официант, он с улыбкой поставил перед ними две бутылки французского шампанского.

— Что же ты такое шампанское сразу не принес! — взвился Рустамов.

— Это подарок. Прислали ваши друзья, они нагрянули часом раньше, гудят по-черному. Так они позвонили в валютный магазин, он тут рядом, через площадь, оттуда три ящика привезли.

— Что-то в зале я не видел знакомых, — удивился Газанфар.

— Они в большом банкетном зале пируют, а Сухроб Ахмедович выходил звонить, вас и увидел. Презент вам от него.

— С кем он так широко гуляет и кто так валютой швыряется?

— Это хан Акмаль пирует, возвращение на свободу отмечает. Там желающих за него заплатить много, да вы их всех знаете, а Сухроб Ахмедович с Миршабом, как я понял, приглашены в гости.

— И этот здесь? — изумился Газанфар и пьяно рассмеялся. — А мне сказали, что он на совещании в Минюсте. Передай Сухробу спасибо и еще — пусть не уходит, не встретившись со мной, у меня к нему важное дело есть, а то любит он по-английски исчезнуть, особенно когда уже счет выписывают…

В зале загремела музыка, и самые нетерпеливые сорвались с мест. Ресторан дошел до кондиции — так любил выражаться его старший метрдотель Икрам Махмудович, как никто другой, тонко чувствующий публику.

Газанфар попытался открыть новую бутылку, но Татьяна остановила его, сказала: давай потанцуем. Она видела, как Рустамов быстро пьянеет, кроме того, ей хотелось увидеть, кто же так щедро отмечает возвращение хана Акмаля из тюрьмы, большой банкетный зал как раз находился рядом с эстрадой. Оркестр играл почти без пауз, и за три танца подряд Татьяне удалось увидеть кое-кого из сановных лиц, входивших и выходивших из банкетного зала. Были среди них не последние люди из Верховного суда, и Министерства юстиции, и Совета Министров республики, о них следовало немедленно доложить прокурору Камалову, он должен знать, на кого из нынешних власть имущих людей опирается хан Акмаль.

Шилова много слышала про легендарного хана Акмаля, и ей было интересно увидеть вблизи, каков он, оставивший с носом и хваленое КГБ, и могучую Прокуратуру СССР с ее умнейшими следователями, не вернувший казне и рубля, когда у каких-то завмагов сплошь и рядом изымали миллионы еще в доперестроечных рублях! Но ей не повезло, хан Акмаль ни танцами, ни танцующими не интересовался и свое тронное место во главе огромного, богато накрытого стола не покидал весь вечер — уж очень сладко было выслушивать тост за тостом о себе, о своем мужестве, мудрости. Какие тут могут быть перекуры, если к тому же учесть, что славили аксайского Креза не рядовые граждане.

Вернулись за стол передохнуть и открыли бутылку французского шампанского. Татьяна делала вид, что ей сегодня безумно хочется танцевать, она все-таки желала оставить в памяти побольше гостей хана Акмаля.