На радость ли, впрочем, было ему и ей это спасение?

IV

Афанасий Горбач

Умерший смертью мученика под палками жестоких исполнителей воли изверга-Малюты староста Плотницкого конца Великого Новгорода Афанасий Афанасьевич Горбачев, по народному прозвищу Горбач, принадлежал, как мы уже имели случай заметить, к числу именитых и уважаемых граждан города, и чуть не второй десяток лет служил старостою.

Это выдающееся положение и это уважение были добыты не родовым торговым прошлым и не несметным богатством Горбачева, а исключительно его личными качествами, умом и приветливостью в обращении.

Древностью торгового рода он похвастаться не мог — его дед еще и не помышлял сделаться купцом, перебиваясь в Новгороде с хлеба на квас как пришлый землекоп — он был родом из Твери, и прозван в насмешку товарищами Горбачем за свое прилежание к работе и постоянно сгорбленное положение над киркой или лопатой.

Отсюда пошло фамильное прозвище Горбач, обратившееся впоследствии, с переменой обстоятельств, в Горбачева.

Одному из подрядчиков полюбился молодой, прилежный и сметливый парень, и он, недолго думая, выдал за него свою единственную дочь и взял в свои помощники.

— Ишь, Терентий-то, — так звали молодого землекопа, — докопался-таки до счастья! — говорили товарищи про своего молодого хозяина, иные со злобной, завистливой насмешкой, а другие лишь с присущим русскому человеку добродушным юмором.

Отец жены Терентия прожил после свадьбы дочери лет пять и умер, оставив подрядное дело в руках опытного зятя, с прибавкой еще изрядного капитала.

Терентия Бог не благословил детьми: двое сыновей да дочь умерли в младенчестве, остался в живых лишь меньшенький сын, Афоня, ставший с годами Афанасием Терентьевичем Горбачевым.

Уже отец его стал официально именоваться этим измененным прозвищем.

Афоня рос шустрым мальчиком, весь в отца, но, видимо, не имел склонности к отцовскому делу.

— Кем ты, Афоня, будешь? — спрашивали его, когда ему было года три-четыре, в шутку родные и знакомые.

— Купцом, толговать буду, — картавил мальчуган.

С годами эта склонность к торговле стала возрастать, и отец, видя призвание сына, отдал его на выучку к одному из своих приятелей — новгородских купцов, ведших торговлю хлебом, солью и кожами.

Скоро постиг сметливый мальчик немудрую торговую науку того времени, самоучкой выучился грамоте и шестнадцати лет уже стал ходить в приказчиках.

Купец-хозяин был одинокий вдовец и жил с племянницей, дочерью его умершей любимой сестры, девушкой некрасивой, не первой молодости, но с доброй душой и нежным сердцем.

Последнее забило вскоре тревогу по молодом, статном приказчике, русом красавце, из лица, как поется в песнях, «кровь с молоком».

Афанасий Терентьевич, в силу ли практической сметки или же в силу отзывчивости сердца, не остался глух к исканиям перезревшей девы, купеческой племянницы, единственной наследницы своего дяди Елены Карловны.

В те времена замкнутой жизни женщины боярских родов, среди купечества вообще и особенно в Новгороде, стоявшем особняком среди городов русских по своим постоянным сношениям с «иноземщиной», нравы были много свободнее и девиц новгородских не прятали по теремам и под фатою.

Молодые люди и девицы встречались друг с другом и вели разговоры у ворот на завалинках, на улице и в домах на «вечерках» и «беседах», как назывались в Новгороде такие сборища.

Молодые люди столковались, и Афанасий Терентьевич обратился к своему отцу с просьбой заслать сватов к Федосею Иванову, как звали дядю Елены Карповой.

Сваты были засланы. Сватовство принято, и между отцом жениха и дядей невесты произошло рукобитье.

Невесту, как водится, пропили.