– Секта, – сказал он, пытаясь выглядеть безмятежным. Но поздно – успел нахмуриться, пока думал.

Макса, казалось, порадовало его невежество. Оно позволило ему пуститься в объяснения:

– Организация, которая начала действовать здесь, в Лондоне, в 1967 году.

– В Лондоне?

– Да. Здесь. Об этом немногие знают. Но сестра Катерина – англичанка. Ее настоящее имя – Гермиона Тиррилл. Она родилась в Кенте. Выросла в богатой семье. У ее матери даже был титул. Она была баронессой и убедила маленькую Катерину, что та лучше других. В этом же ее убеждали в пансионах, где она училась до четырнадцати лет, пока отец не обанкротился и не сбежал из семьи. Маленькая Кэти и ее мать были ввергнуты в пучину бедности. Из загородного особняка пришлось переехать в муниципальную квартиру в Маргите. Носить подержанную школьную форму. Общаться с людьми. Тяжело было маленькой толстой отличнице смотреть, как бывших подружек представляют ко двору.

Кайл пожал плечами:

– Не знаю…

– Она убежала из дома в пятнадцать и больше никогда не разговаривала с матерью. Какое-то время провела в борстальской колонии для малолетних преступников – за кражи и грабеж, а в двадцать лет оказалась в тюрьме. Она была арестована за проституцию, а потом за содержание борделя. Растрата, подлог. Мелкие преступления. Мы можем думать об этом что угодно. Но что мы точно знаем из немногих сохранившихся записей о ее детстве и юности – она никогда не любила играть на равных. Ей хотелось власти и статуса. Того, что у нее забрали.

Кайл почувствовал в голосе Макса тень горечи… и завистливое уважение.

– Происхождение Храма… завораживает. Он вырос из коктейля сайентологии, апокалиптических идей, связанных с наступлением нового тысячелетия, подражания христианским святым, оккультизма, буддизма, веры в реинкарнацию… и кучи других вещей. – Казалось, Макс не видит Кайла, забыл об их разговоре и вообще о том, что происходит вокруг, так иногда ведут себя старики, вспоминающие прошлое. – Идея была хороша. Простые психотерапевтические техники, перемешанные со средневековыми идеями аскезы и набожности. Жизнь, свободная от эго. Изначальные ценности, закутанные в красивый покров мистицизма.

Тут Соломон спохватился, поняв, как выглядит со стороны, и, наконец, прекратил улыбаться:

– Но прекрасную задумку узурпировали социопатка и преступники. В Лондоне их называли «Последним собором». Они стали Храмом Судных дней во Франции, во время раскола шестьдесят девятого года. На ферме в Нормандии, где чуть не умерли от голода. Оставшиеся уехали в Америку, под тем же руководством. Где и покончили с собой в семьдесят пятом, в Аризоне. Об этом вы, наверное, знаете?

Кайл сглотнул.

– Этого я не знаю, – тон у него был агресивный, – их не знаю.

– Безусловно, – сказал Макс снисходительно.

Кайла вдруг охватило ощущение беспомощности, как в школе, когда ему задавали вопрос, ответа на который он не знал. Нелогично – с чего бы ему вообще что-то знать о секте? Он разве говорил, что знает? Вряд ли это важно. А Макс Соломон прислал ему мейл с предложением о встрече в его офисе в Блумсбери для «обсуждения перспективного сотрудничества» без всяких уточнений. Он почувствовал, что у него горит лицо.

– Не хотелось бы показаться неуважительным, но почему я должен их знать?

– Судя по тому, что мне нравится в вашей работе, Кайл, я бы предположил, что вам это может быть интересно, – Макс улыбнулся.

Он излучал уверенность, спокойствие и вальяжность, как будто его успех был неизбежен, как будто он родился для богатства и процветания, и все должны это знать.