Мы продолжали поиск. Проулок за проулком все то же.

– Никого, на хуй, – осматриваясь исподлобья, сказал рядовой Сотник.

– Потерял кого? – участливо спросил Котов.

– Разговоры! – негромко одернул начвзвода и пояснил невпопад: – Наша огневая точка на высоте триста пятнадцать и восемь, к западу от разлома…

– На хуй точку. Местные где? Эвакуированы?

– Эвакуированы, братан. Тут близехо. – Котов указал стволом в землю.

Сотник перешел на сиплый шепот:

– Кто-то бы все равно остался. А тут никого!

– Ушли! Подумали-подумали, и чух – в горку. А артиллерия садит так тихо-о-онечко, чтоб никого не зацепить.

– Скоты. Подонки гребаные. Душить их буду, мразей… – сквозь сцепленные зубы сплюнул Сотник.

– Котов, Сотник, отставить разговоры!

Ребята озирались, не понимая, что в этой развалине привлекло меня более остального.

– Туда!

Взрывной волной крошево стен свезло в сторону от фундамента, расчистив вход. Мы обошли перевернутую половину крыши, нависшие стропила которой походили на выеденную тушу кита. Взгляду предстала взрытая сырая яма под открытым небом и прямо в ней – полузасыпанные бетонные ступени вниз. Бойцы рассыпались, присели кто за чем.

Ушаков кивком отправил бойца проверить место. Оскальзываясь, рядовой Довгань спускался осторожно; я считала ступени под его ногами. Исчез во тьме, ногой выбил дверь и, казалось, пропал. Но вот вернулся торопливо:

– Чисто.

Не совсем. Он не прошел вдоль дальней стенки. Хозяйку не заметил. Она и теперь там. Ее ранило осколком, но она успела спрятаться в глубине. Не смогла после остановить кровь. Хотя подвал поистине огромный, узкий и длинный с разветвлениями, и мы вряд ли ее «обнаружим».

– Вперед, – разрешил Ушаков.

Второй боец отделался ушибом и царапиной, распорол лицо о камень при падении. Бровь его оттягивала влево гигантская малиновая шишка, скулу под ней косо прерывала бордовая полоса. Пара десятков швов ото лба и до подбородка ему не помешала бы, но, в общем, и так сойдет. Этот молча плакал девичьими крупными слезами, стекавшими в рваный малиновый желоб в щеке. Выглядел поистине устрашающе, но на самом деле был куда стабильней первого.

Рядовой Гайдук уселся на бушлат, нежно поглаживал ладонью массивные бревна стен, измеряя расширенными зрачками пустоту черного прохода в глубь подвала.

– Если следили, как мы вошли, накроют нас т-ут, как свиней. Одной гранатой. Всех на хрен, – нараспев сказал он.

– Если б видели, сняли бы сверху. Проще. Что ждать, пока заляжем? – резонно возразил Ушаков. – Рисковать, вязаться в ближний бой. Смысл? Здесь сложный коридор и надежные двери. Одной гранатой не возьмешь…

– Кого-то мы все ж, видно, зацепили. Ребятам стало не до нас, – с надеждой предположил Сотник.

– А-аки крысы в поганой н-норе, – гнул Гайдук свое, не отводя взгляда от хода.

– Вот и попробуй, выкури крыс.

– Что там пхэ-робовать, блядь…

Ушаков прервал жертвенные излияния:

– Рядовой Гайдук!

– Я.

– Отправляйтесь наверх. Присмотрите за входом. Не высовываться, наблюдать от двери. В случае чего разрешаю открыть огонь.

Гайдук простонал недовольно, но поднялся.

– Жрать охота – это да, – заявил Котов.

Эта вульгарная заявка внезапно разрядила напряжение, хотя не все предполагали, что способны что-то проглотить.