В закрытом пространстве легче распространяется иллюзия безопасности. Тогда, в стенах подвала, в атмосфере пара от разваренного мяса и лаврового листа, нами овладело безумие, одно на всех. Мы стали словно на взводе. Поначалу пытались сдержать взрывы беспричинного хохота, трясшего до колик. Тщетные усилия. Поодаль отмалчивался один Ушаков да раненые. Те двое и не могли к нам присоединиться: спали после коктейля обезболивающего с антибиотиком и релаксантом. Их расположили в дальнем закуте, чтоб не тревожить.

Веселье билось безумным привязанным зверем. Мы живы! Ничего забавного мы не говорили, нас заводило любое слово, сказанное невпопад. Снежный ком катился, нарастая нелепой фразой, полусловом, жестом и даже просьбой повторить. Хохоту дыхания не хватало. И эхо неслось по черным коридорам погреба мощным хором, и от него мерещилось, что нас гораздо больше, чем теперь.

Что это? Казалось, я все понимаю, но не могу остановиться. Не первую минуту я думаю, что качусь без тормозов, и мне нужна затрещина повесомей…

– Отставить разговоры! – вдруг крикнул Ушаков.

Голос его прозвучал тонко и визгливо, будто гавкнул молодой щенок. Мы обсмеяли это истерично, но вскоре иссякли досуха. Встала скрипкая тишина.

– Довгань, наверх. Смените Гайдука. Сотник, что со связью? – без эмоций продолжал Ушаков.

– Ноль. Нету, – прошептал осипший Сотник.

Командир кивнул, будто не сомневался.

– Наверх с трубой. Составьте компанию Довганю. И продолжайте вызывать! Остальным отбой. Всем остальным отдыхать! Выдвигаемся с наступлением темноты. Попытаемся снять своих с высоты. После всем составом поднимемся обходной тропой и в ночь будем возвращаться к нашему блокпосту.

Коротко вскинулась волна агрессивного раздражения и схлынула в досаду больше на себя, чем на приказ.

Бойцы разлеглись на сырых досках пола. Отсеков у нашего убежища было достаточно для всех. Но большинство ребят осталось плотной группой. Я выбрала пустой отводок и легла одна за тонкой дощатой перегородкой.

«Всем отдыхать».

Вот она, здесь и теперь. За ближней деревянной переборкой притихла в позе мертвой бабки. Ждет. Требует меньше секунды.

«Всем отдыхать. Вы можете понадобиться. А может – нет… не суетитесь, вы уже мертвы!»

Я ведомый.

Нет, мы не на прогулку шли. Мы здесь, чтоб защищать единство Страны. Не на словах, а въяве подставляясь под огонь противника. В бою! Но лечь тут, на пригорке, с тремя дырками поперек? Впустую, не успев увидеть неприятеля в глаза?! Как могло выйти, что взвод в собственном тылу за минуту потерял четверть состава? Как же срочники, а их во взводе три из четырех?! В том, что они здесь, их воли нет! Они погибли только потому, что в паспорте им больше, чем восемнадцать, но все же меньше двадцати восьми.

Кто так решил?

Я лишь ведомый.

Мы оказались не готовы.

Чья это ошибка?

Я – ведомый. Думать – не мое!

Но думалось, думалось, думалось.

«Геройски… героически», – тикало в голове.

Те трое на уступе. Они погибли в бою. Вне сомнений, героически. Только вряд ли успели что-либо понять!

Нашей боевой задачей было пополнить расчеты артиллерийской батареи, базировавшейся на освобожденной от врага и зачищенной территории за два десятка километров от новой линии соприкосновения с силами сепаратистов.

Нас было двенадцать, и девять теперь.

Этого не должно было случиться. Всего Этого Не Должно Было Случиться!

Всплыли в памяти слова капитана «Вы входите в кишку». Что, если за нашей спиной противник успел передислоцироваться и отрезал нам путь к отступлению? И нет связи… вразумительного финала мой план так и не получил.